Ленин в одной из своих работ высказал мнение о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве: «прусском» и «американском». При «прусском» пути большая часть земли принадлежит помещикам, крестьяне разорены и часто зависимы; при «американском» земля поделена между свободными крестьянами-собственниками (фермерами). По «прусскому» пути капитализм движется медленно и со скрипом, по американскому летит как паровоз. Так учил Ленин.
На практике однако все выходит совсем наоборот. Родоначальница современного мирового капитализма Англия развивалась по «прусскому» пути – помещики там буквально согнали крестьян с земли – именно поэтому в Англии капитализм начал быстро развиваться, причем не только в сельской местности ( где дворяне превратили свои разросшиеся поместья в капиталистические хозяйства), но и в городе, куда хлынули толпы крестьян, готовых на любую работу. В России после отмены крепостного права развитие капитализма ускорилось не только и не столько, благодаря освобождению крестьян (их и раньше помещики охотно отпускали в город «на оброк»), сколько благодаря ограблению, сопровождавшему это освобождение (крестьяне просто разорялись и вынуждены были идти в город или наниматься в батраки). Когда же в результате революции 1917-1921 гг. земельный вопрос был решен, темпы индустриализации замедлились, и тогда власти, не мудрствуя лукаво, устроили «третичное»* закрепощение крестьян и новое ограбление села. Правда, советское село 1921-1929 гг. не было «американским», так как земля в нем не была частной собственностью, но после начала «коллективизации» оно безусловно стало «прусским». В итоге через три десятка лет страна (пережившая при этом страшнейшую войну) стала одной из самых передовых индустриальных держав, а сельское хозяйство в ней – почти полностью государственно-капиталистическим.
Индустриальной страной стала и Германия с ее «прусским» путем. А вот во Франции повсеместное распространение свободного частного крестьянского хозяйства привело и к замедлению капиталистического развития, и даже к падению рождаемости (крестьяне старались не заводить много детей, чтобы не дробить и без того мелкие наделы). Сент-Экзюпери, объясняя причины поражения Франции в «странной войне» (1939-1940 гг.), писал: «Мы не могли не отстать в гонке вооружений. Нас было сорок миллионов земледельцев против восьмидесяти миллионов людей, занятых в промышленности!» Но достаточно богатый земледелец-капиталист всегда может потратить на вооружение часть своей прибыли. Да, это невыгодно, это мешает расширению производства, но это необходимо чтобы сохранить свое производство от военной угрозы. В конце концов, ведь и капиталист, производящий танки, несет убытки, если не продает их, а оставляет для своей защиты. И если необходимость потратиться на вооружение может не понять отдельный капиталист, то это всегда понимает капиталистическое государство. Одна из особенностей капитализма состоит в том, что при нем экономические процессы начисто подчиняют себе человека и если развитие производства требует этого, то в жертву могут быть принесены интересы и человека, и даже целого слоя. Случалось, что даже буржуазию отстраняли от власти в интересах капиталистического развития (Франция времен Луи-Наполеона, «социалистические» страны). И если у французского государства не хватило, нет, не танков и самолетов, а денег на их покупку, если она проиграла Германии экономическое соревнование, то это не потому, что большинство французов были земледельцами, а потому, что они были отсталыми (с капиталистической точки зрения) земледельцами, потому что большинство французских земледельцев были не крупными сельскими капиталистами, а парцельными крестьянами. Кстати говоря, парцельное крестьянство сохранилось во Франции и до наших дней. Также как и в Польше, где после II мировой войны было ликвидировано помещичье землевладение, но при этом не проводилось ничего похожего на советскую «коллективизацию»; а земля была отдана в частную собственность крестьянам. При этом передовой капстраной Польша, как известно, не является, хотя начале прошлого века она по темпам развития была, пожалуй, сравнима с Германией и уж во всяком случае не уступала Австрии.
И даже в Америке, точнее в Соединенных Штатах Америки, на которые ссылался Ленин как на пример «американского» пути, даже в них капитализм быстро развивался не благодаря «американскому» пути, а вопреки ему, точнее, благодаря «прусскому» пути Англии, Ирландии, Италии и других европейских стран, снабдивших Штаты своим пролетариатом (из одной только Ирландии в США уехала треть населения, в основном разорившиеся крестьяне). Если бы не «прусский путь» большинства стран Европы, США не только не стали бы мировой капиталистической державой, но, может быть, даже до сих пор не освоили бы свой Дикий Запад.
Ошибка Ленина была в том, что он полагал капитализм порождением «третьего сословия». Дворянство и зависимое крестьянство – классы феодального общества; развитие производительных сил приводит к появлению на базе крестьянства новых классов –ремесленников в городи и свободных крестьян-фермеров в деревне, оба эти класса, ведя рыночное хозяйство расслаиваются на буржуазию и пролетариат; в результате в городе и селе развивается капитализм – так или примерно так Ленин представлял себе развитие капитализма.
На самом деле новый класс совсем не обязательно развивается из определенного старого класса. Даже в отношении класса ремесленников нельзя утверждать, что он целиком возник из класса крестьян. Прежде всего, что это за класс и чем он отличается от тех же самых крестьян? Отличается он, если говорить о классовом различии, вовсе не тем, что производит не зерно и мясо, а ткани, одежду или обувь – это отличие профессиональное, и какой-нибудь сельский кузнец , даже если он почти не пахал землю и не косил траву, а только ковал косы и плуги, все равно принадлежал к одному классу с пахарями и косарями. И не в том, что тогдашний крестьянин был общинником – средневековый ремесленник тоже на самом деле не был частным собственником своих средств производства. Да, станок или мастерская принадлежали ему, но право на производство и продажу товара он получал лишь, став членом цеха. Представьте себе хозяина мастерской, не имеющего частной лицензии на производство и пользующегося лицензией, принадлежащей коллективу, и вы поймете, что из себя представлял средневековый ремесленник. Классовое отличие состояло в том, что ремесленник не зависел от феодала и не эксплуатировался им. Экономической базой этого служила военная мощь города, позволявшая ремесленнику не только обходиться без защиты со стороны рыцаря (чего не мог крестьянин), но и даже разбить феодальную дружину, если она сунется под стены города. Если крестьянин был мирным работником, а феодал – неработающим воином, то ремесленник сочетал в себе оба качества. Именно отсюда вырастало и юридическое различие. Поэтому к классу работников-воинов или свободных работников помимо ремесленников вольных городов следует отнести и швейцарских крестьян, добившихся ликвидации феодального гнета, и казаков Речи Посполитой и Московии (России).
Учитывая, что с одной стороны, крестьяне в странах «северного феодализма» сохранили свое значение в качестве военного ополчения (именно английские крестьяне-лучники громили французских рыцарей в Столетней войне) и именно поэтому оно подвергалось феодальной эксплуатации значительно меньше, чем крестьянство в странах классического феодализма, но все-таки подвергалось, и что многие города сумели освободиться от феодальной зависимости лишь частично; учитывая, что с другой стороны, жители итальянских городов, разгромив феодалов, сами стали коллективными эксплуататорами окрестных крестьян, что часть казачества в Речи Посполитой была официально зачислена на королевскую службу (реестровые казаки), до и российское казачество довольно часто получало от царя деньги и порох, а потом и вовсе стало «служилым сословием»; учитывая все это, можно сказать, что класс свободных работников смыкался и по сути дела пересекался как с классом эксплуатируемых, так и с классом эксплуататоров. Тем не менее это был самостоятельный класс, а не какая-то прослойка. Однако, коль скоро он так тесно смыкался как с низами, так и с верхами, то уж не формировался ли он за счет подпитки с обеих сторон.
Если ремесленники западноевропейских коммун были, по-видимому, выходцами исключительно (или почти исключительно) из крестьян и их потомками, то вот российское и особенно украинское казачество в значительной мере пополнялись и за счет класса феодалов. Массовый приток крестьян в казачество начался как реакция на вторичное закрепощение и превращение восточнославянских земель из стран «северного феодализма» в классические феодальные страны. А до того, как в украинских и белорусских землях начали прикреплять крестьян к земле и увеличивать повинности, а в России отменили Юрьев день, до этого значительная часть, если не большинство казаков были выходцами из дворян. Чтобы далеко не ходить за примером, достаточно вспомнить не только гоголевских Данила Бурульбаша и Тараса Бульбу, но и вполне реальных и исторических князя Байду-Вишневецгого (основателя Запорожской сечи) или Кочубеев (потомков Кучук-беев). Правда, свободными работниками казаки стали только после массового пополнения крестьянами (до этого они были обычными пиратами, грабившими турецкие и персидские корабли и берега), но, во-первых, после этого пополнения казаки дворянского происхождения никуда не делись, во-вторых, украинское казачество и после этого продолжало пополняться не только крестьянами, но и мелкой шляхтой. Как потомки дворян перестали чураться труда – это в данном случае разговор отдельный (судя по всему, тут сыграло роль и то, что процесс растянулся на несколько поколений, и разделение труда на мужицкий и благородный (например, винокурение) и многое другое).
Если в отношении свободных работников утверждение об их четком одноклассовом происхождении не совсем верно, то в отношении капиталистов и пролетариев подобное утверждение уже совсем неверно. Начнем с того, что собственность средневековых ремесленников-горожан не только не была по настоящему частной, она прежде всего не была капиталом, то есть не могла приносить прибыль. Всю свою выручку ремесленник тратил на потребление, на поддержание производства, но ни в коем случае не на его расширение. Богатый ремесленник мог построить себе шикарный дом и одеваться в дорогую одежду, но он не мог купить себе дополнительный станок – цеховой устав запрещал. Именно поэтому английский капитализм, ставший, по сути дела, родоначальником мирового капитализма, начал развиваться в сельской местности, где не было цеховых запретов и ограничений, а первыми капиталистами наряду с купцами (действительно, вышедшими из ремесленников) стали дворяне, могущие (в отличие от крестьян общинников) увеличить свои земельные владения просто за счет сгона крестьян с земли. Уже на этой стадии можно видеть союз купца с феодалом и вырастание капиталистической собственности из феодальной. Как известно, большинство дворян презирало столь «неблагородное» занятие как коммерция. Но и большинство средневековых горожан весьма неодобрительно относилось к менялам, ростовщикам и вообще ко всем, кто фактически вел капиталистическое хозяйство. Даже само излишнее богатство порой воспринималось как нечто греховное. Потребовалось появление новых форм религии – пуританства на Западе и накопительских течений старообрядства в России, чтобы забыть о том, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в рай, при этом большинство европейцев так и не стало пуританами, а большинство россиян – старообрядцами-накопителями. Поэтому класс капиталистов уже в самом начале своего зарождения формировался из всевозможного рода «беспредельщиков», людей аморальных, попавших в новый класс благодаря прежде всего, своей аморальности, а не благодаря своему предыдущему классовому положению. Если финансовую базу для капитализма составляли богатства, награбленные в колониальных и морских разбоях, то кадровую базу для класса капиталистов составили грабители, торговцы награбленным, дворяне, не стеснявшиеся торговать, горожане и крестьяне, не стеснявшиеся дать в рост своему товарищу по цеху или соседу по селу – словом отбросы всех слоев прежнего общества. И даже когда в городе были отменены цеховые ограничения, а в селе разрушена община, когда ремесленники на какое-то время превратились в тех самых «мелких буржуа», а крестьяне –в тех парцельных крестьян, которыми их застали Маркс и Энгельс, даже после этого представители этого, по сути дела, нового класса долгое время продолжали мыслить по-старому, и для них разорить соседа было не менее зазорно, чем для дворянина заняться торговлей (а может быть, и больше, ибо дворянин, в силу своего большего кругозора, более склонен поддаваться новым веяньям). Единственное, чего хотели эти мелкие хозяйчики – это всю жизнь оставаться такими мелкими хозяйчиками, никого не разорять, но и самим не разорится. Разумеется, логика капитализма брала свое, и большая часть этих хозяйчиков в конце концов превратилась в пролетариев, и лишь немногие из них пополнили ряды буржуазии – опять-таки это были прежде всего те, кто мог наплевать на старую мораль.
Как бы то ни было, мы уже видим, что класс капитализма формировался за счет выходцев из всех классов феодального общества. Точно так же за счет всех классов этого общества создавался пролетариат. Английские крестьяне, эксплуатируемые купцами, еще на были пролетариями в полном смысле этого слова – они лишь подрабатывали у купцов. Английский пролетариат сформировался из бродяг и нищих, среди которых были как согнанные с земли крестьяне, так и бывшие феодальные дружинники, оставшиеся без мест после того, как усиление королевской власти привело к роспуску этих дружин. В Японии XIX века среди пролетариата выходцы из самураев стояли по численности на втором месте после выходцев из крестьян. В некоторых районах Польши большинство пролетариата составляли выходцы из разорившейся шляхты. Еврейский пролетариат Украины и Белоруссии формировался из ремесленников (уже не цеховых). Из разорившихся цеховых ремесленников формировался пролетариат большинства стран Западной Европы, позднее в его ряды стали вливаться «свободные» (то есть нецеховые) ремесленники и парцельные крестьяне. В России на рубеже XIX – XX веков пролетариат поставляло общинное крестьянство. Словом, опять-таки «всякой твари – по паре».
Иными словами, абсолютно бессмысленно связывать формирование классов капиталистического общества с классами и общества феодального. Все слои и классы других укладов в равной степени чужды капитализму, всех их он в равной степени переваривает. Зато для развития капитализма имеет значение такое явление как концентрация капитала. А в селе эта самая концентрация выше именно при «прусском» пути. Иначе говоря, свободные фермеры еще должны разорить друг друга, превратив много мелких хозяйств в немного крупных. Мало того, что фермеры зачастую к этому не стремятся, им еще непросто сделать это, учитывая их равные шансы. А помещику отнимать землю ни у кого не надо – она им уже отнята. Ему достаточно перевести свое хозяйство на новые рельсы, и дело с концом. Когда же он захочет еще более расширить свои владения, то ему куда легче разорить мелких собственников, чем такому же мелкому собственнику, разорить себе подобных.
В заключение скажем еще вот что. Коль скоро парцельное крестьянство выжило и приспособилось к новой жизни, пускай даже на ограниченной территории, то значит, оно вписалось в капиталистическую экономику и стало ее частью, как крокодил стал частью современного биоценоза, хоть и является родственником давно вымерших динозавров. Какую роль этот класс или этот слой играют в современной экономике – это вопрос отдельный. И коль скоро это – класс или слой современного капиталистического общества, значит, его существование не противоречит росту, накоплению собственности. Но во-первых, речь идет о современном единоличном крестьянстве (в процессе развития капитализма этот слой мог сильно измениться), а во-вторых, по-видимому, даже при наличии в деревне современного парцельного крестьянства, процесс накопления собственности идет медленнее, чем при крупном земельном хозяйстве. Об этом мы и вели речь.
Вл.Платоненко
___________________________________________________________________________
* Первичное закрепощение крестьян относится к концу раннего средневековья, вторичное – к концу нового времени. Вторичное закрепощение было связано с развитием товарно-денежных отношений. Именно с ним связано введение крепостного права в России. По аналогии, закрепощение крестьян в Советском Союзе (передача их паспортов администрации колхозов) можно назвать «третичным».
