Константин АЛЕКСЕЕВ

МИРАЖ

Автобус привычно промахнул остановку метров на десять, отчего сгрудившаяся на краю тротуара толпа возмущенно взревела. Подобные трюки были любимым развлечением водителей-украинцев из местного автопарка, вымещавших злобу на ненавистных им москвичах, потому самые ушлые из пассажиров предусмотрительно заняли место на правом фланге и теперь первыми устремились к распахнутым дверям салона. Работая локтями, кряхтя и ругаясь, люди упрямо лезли в и без того забитый короб древнего “ЛИАЗа”, висли гроздьями на подножках, намертво вцепившись в поручни.
На этот раз Галя успела подскочить к автобусу одной из первых, с ходу прочно закрепившись на верхней ступеньке. Сзади напирала толпа, впечатывая ее в остальную разгоряченную людскую массу, вминая в чужие ветровки, плащи и куртки. В позвоночник больно уперся чей-то острый локоть, в лицо ударил едкий запах вчерашнего перегара, исходивший от стоявшего впереди длинноволосого парня.
Разболтанные гармошки дверей соединились лишь с пятой попытки. Автобус надсадно взревел и, дребезжа, пополз вдоль проспекта. Вслед ему слышался гневный ропот оставшихся на остановке людей.
– Господи, совсем обнаглели, ироды, – пожилая тучная тетка, сдавленная телами других пассажиров, безуспешно пыталась удержаться на ступеньке у выхода. – Утро, людям на работу, а они ездят раз в час! – она бросила сердитый взгляд в сторону кабины водителя.
– Их-то за что винить, – отозвалась другая, чуть помоложе, намертво притиснутая к жесткой перекладине поручня. – Они, сердешные, и так за троих надрываются. У меня самой зять в автопарке, каждый божий день в четыре встает, а зарплата – копейки… Кто ж за такие деньги на работу эту собачью пойдет?..
– И куда Лужков смотрит? – влез в разговор тщедушный старичок с маленькими въедливыми глазками. – Я бы на его месте давно порядок навел!..
– Писать надо в мэрию! – убежденно сказала тучная. – А то откуда им это знать…
Галя равнодушно слушала эти ежедневные утренние дебаты. Еще полгода назад она бы обязательно встряла в разговор и, может быть, даже ухитрилась всучить кому-нибудь из пассажиров листовку “Союза”. Но с недавних пор ее прежняя одержимость куда-то пропала, уступив место усталости и разочарованию во всем, чем она жила прежде. Быть может, после того, как в ее жизни появился Вадим…
– “Каширская…” – простуженный хрип динамика заставил ее очнуться от тягостных раздумий.
Тотчас же сжатая, словно пружина, людская масса пришла в движение. Казалось, сгрудившиеся в салоне пассажиры вмиг превратились в валы и шестеренки, шевельнулись, подхваченные невидимым маховиком, вращаясь, поползли к распахнутому зеву дверей. Один за другим выплевывались из салона, вновь встраивались в общий поток, устремившийся к мраморной глыбе вестибюля метро.
Тяжело дыша, Галя выбралась из бурлящей людской реки. На ходу поправляя растрепанный плащ, заспешила в противоположную сторону, к высившимся через улицу корпусам Онкоцентра. Часы показывали без двадцати девять, и она, досадно чертыхнувшись, ускорила шаг.

* * *

Пятиминутка шла полным ходом, когда Галя, наскоро нацепив халат, влетела в кабинет завлаба. Заведующий, излишне полный для своих сорока пяти мужчина с пухлым, лоснящимся лицом, напоминающий сытого добродушного хомяка, сочувствующе взглянул на аспирантку из-под массивных роговых очков.
– Что, – голос Крупинина напоминал неторопливое голубиное воркование. – Опять транспорт подвел?
– Опять, Александр Семенович, – виновато кивнула Галя.
– А запыхалась-то как, – то ли с жалостью, то ли с укором заметила сидящая напротив Горлова. – Зачем надо было мчаться как угорелая? Виновата ты, что ли, если автобусы ходят через пень-колоду!
– Будет вам: “Виновата, не виновата…”, – завлаб примирительно махнул рукой. – Лучше скажи, – вновь обратился он к Гале, – ты вправду сегодня зверей своих вскрывать собираешься?
– Да, собираюсь.
– А стоит ли? – Крупинин непонимающе обвел взглядом собравшихся. – Все равно же через несколько дней забой по плану. Там бы все и измерили, да впридачу гистологию сделали…
– Нет, Александр Семенович, – возразила Галя. – Сегодня, по моим расчетам – самый срок. И забой бы неплохо перенести недели на две.
– Вот еще! – на пухлом лице заведующего отчетливо проступило раздражение, как у учителя, вынужденного слушать несущего чепуху двоечника. – Хватит и того, что я на ерунду твою самодельную на ученом совете добро выбил. На меня и так Клейнер как на осла упрямого смотрел: зачем вся эта самодеятельность, когда мы по плану с американским препаратом работать должны?
– Пусть попробует, Александр Семенович, – вступилась за Галю Гончарова, пожилая дама с добрыми коровьими глазами, – авось диссертацию раньше закончит.
– Ну и делала бы ее на штатовской вакцине, – устало поморщился Крупинин. – Ладно, все. Шагай вперед, комсомольское племя! – шутливо бросил он Гале.
Покинув кабинет начальника, Галя вернулась к себе. Поджидавшая подругу лаборантка Ирочка уже вытащила из шкафа контейнер для переноски крыс и теперь водружала на горелку алюминиевую посудину со скальпелем и прочими инструментами.
– Как раз успеет закипеть, пока обернемся, – пояснила она Гале. – Ну что, двинули?
Спустившись на лифте, они миновали стеклянный переход, окунувшись в знакомый лабиринт коридоров вивария. В нос ударил тяжкий удушливый запах крысиных испражнений, больной умирающей плоти. Стараясь не дышать, девушки почти бегом преодолели несколько десятков метров до нужной двери с облупившейся биркой номера.
Комната, куда они вошли, напоминала операционную. Вдоль белых кафельных стен выстроились стеллажи, уставленные лотками с решетчатым верхом. Крысы, учуяв вошедших, засуетились. Одни, вскинув заостренные усатые морды, тотчас же высунули носы сквозь металлические прутья. Другие, уже источенные смертельным недугом, бессильно лежали на ворохах опилок, лишь на секунду приоткрыв мохнатые веки.
Пересадив в контейнер десяток крыс из двух крайних лотков, девушки возвратились в лабораторию, где расторопная Горлова уже приготовила все необходимое для операции.
– Что ж, начнем потихоньку, – окинув взглядом стол, произнесла она.
Натянув прозрачные резиновые перчатки, Галя выудила из контейнера одну из тварей. Удерживая животное за хвост, прихватила корнцангом за шкирку. Сунула мордой в маленький металлический стаканчик, на дне которого белела пропитанная эфиром ватка.
Спустя минуту крыса затихла. Приняв из рук подруги обмякшую тушку, Ирочка сноровисто привязала ее за лапки к углам маленькой фанерки и принялась скрупулезно выщипывать шерсть на боку. Распятая тварь тяжело дышала, не чувствуя боли, одурманенная ядовитыми парами эфира.
Выщипав большую неровную проплешину, лаборантка передала животное Гале. Взяв скальпель, та примерилась и точным движением рассекла розоватую пористую кожу. Взору открылись алые, с сизоватым отливом внутренности, среди которых, похожий на каплю янтаря, золотился желчный пузырь. Крыса пискнула и слегка задергала привязанными лапами. Тотчас же стоявшая наготове Ирочка вновь нацепила ей на морду цилиндрик с эфиром.
Ухватив пинцетом разноцветные нити кишок, Галя осторожно вытянула их наружу.
– Вот она! – Горлова первой углядела розовый шарик опухоли. – Держи, сейчас замерю.
– Вроде уменьшилась… – не веря своим глазам, прошептала Галя.
– Сверим замеры – увидим, – отрезала Горлова, записывая результат в толстую клеенчатую тетрадь. – Давайте, следующую готовьте! – приказала она, сноровисто зашивая рану.

* * *

К обеду все было кончено. Прооперированные крысы были возвращены в виварий. Галя и Ирочка, запершись в кабинете Горловой, сверяли результаты замеров.
– Что я говорила, Анна Михайловна! – воскликнула Галя, тыча пальцем в табло калькулятора. – У этой, под номером три, опухоль на восемнадцать процентов уменьшилась, а у девятой – и вовсе на все тридцать!
– Вижу, не слепая, – добродушно проворчала Горлова. – Если так и дальше пойдет, глядишь – кандидатскую твою за докторскую засчитают!
– Да я не о том! – возразила Галя. – Понимаете, если забой оттянуть хотя бы на месяц, то какие результаты могут быть!
– Знаю, к чему ты клонишь, – усмехнулась наставница. – Не переживай, поговорю я с Крупининым, может, и согласится он… Все! – Горлова решительно сняла очки. – Хватит на сегодня. Давайте по домам, девоньки.
…– Слушай, а где ты этот свой ЛС откопала? – поинтересовалась Ирочка, когда они оказались на улице.
– Сама додумалась, – не без хвастовства ответила Галя. – Я еще на пятом курсе про один препарат прочла, наш, советский еще. Он еще в конце семидесятых на опухоли здорово воздействовал. Ну, я и решила вакцину эту с парой биодобавок скрестить.
– А почему “ЛС”?
– Ленин-Сталин, – чуть понизив голос, пояснила Галя. – Помнишь, в войну были танки: КВ, ИС?
– Фанатка ты, однако, – покачала головой лаборантка, но в голосе ее чувствовалось больше уважения, чем сарказма.
Они вошли в метро. Вестибюль кишел толпой, пестрел ворохом одежд, тянулся очередями у касс. Пищащие турникеты тасовали пассажиров, рокочущий эскалатор, подобно воронке, всасывал разноликое людское месиво в мраморную глубину подземки.
– Ты сегодня на занятия? – спросила подругу Галя, когда они спустились на платформу.
– Нет, а что? – Ирочка вопросительно вскинула тонкие изящные брови.
– А то поехали со мной, сегодня собрание у нас.
– Нет, – лаборантка испуганно замотала головой. – Боязно мне. Не дай Бог в университете узнают – мигом отчислят, я и так с трудом на вечернее пробилась… Не обижайся, Галка, ладно?
Словно извиняясь, она чмокнула Галю в щеку и заспешила к подошедшему составу.

* * *
Выйдя на “Автозаводской”, Галя свернула в ближний переулок. Нырнув в арку кирпичного, сталинской постройки дома, поднялась на крыльцо небольшой кирпичной пристройки.
– Одна? А где же мент твой? – в проеме возникла долговязая фигура Красавченко. – Никак на задании опять? – он насмешливо ощерил редкие желтоватые зубы.
– Позже подойдет, успокойся, – стараясь казаться дружелюбной, ответила Галя. – Да и какой он тебе мент? “Эмчеэсовец” он, спасатель, – словно маленькому, пояснила ему она, в который раз испытав брезгливое раздражение от его лошадиного, заросшего щетиной лица, длинных немытых волос, скрипучего, как у сварливой бабки, голоса.
– Все равно буржуям служит, – повторил Красавченко, – небось, на работе у себя с триколором власовским на мундире ходит… Да за такое в советские времена он давно бы уже в тюряге гнил, как предатель!..
– Это ты бы, Леша, в советские времена там куковал за тунеядство, – с едва заметной усмешкой возразила она. – Ты у нас уже сколько: лет пять на материной шее сидишь?
– Да, сижу! – срываясь на крик, выпалил он, непроизвольно отступая назад. – Потому что режим путинский поддерживать не хочу! И вообще – это мое личное дело! – на худом лице Красавченко проступил страх, какой бывает у злоумышленника, застигнутого на месте преступления.
– Как же, личное? Ты же коммунист, Лешенька, – все тем же, нарочито-спокойным тоном продолжала Галя, – а коммунист, прежде всего, живет для общества.
– В гробу я видал ваше общество!.. – взвизгнул Красавченко. – Ишь, сознательная какая выискалась!
– Да уж есть немножко, в отличие от тебя, – с плохо скрываемой иронией согласилась она. Подначки этого великовозрастного лоботряса давно стояли ей поперек горла, и сегодня она наконец решила расквитаться за все. – А вот ты только и думаешь, где полтинник на бутылку сшибить или, на худой конец, стакан махнуть на халяву.
– Я с режимом борюсь…
– Зачем? Тебе на этот режим молиться надо, что статью за тунеядство отменил да ЛТП позакрывал, – Галя разглядывала затравленное лицо Красавченко с нескрываемым удовлетворением, подобно мастеру, любующемуся свежевылепленной скульптурой. – Так что чья бы корова мычала! – заключила она, нанося завершающий штрих. Смерив выдохшегося оппонента полным презрения взглядом, прошла в зал.
Бывшее помещение красного уголка, где обосновался штаб “Союза молодых коммунистов”, напоминало мастерскую художника. По углам просторной сорокаметровой комнаты стояли знамена и транспаранты, кучно лежали листы ватмана, на подоконнике валялись кисти, блестели эмалированные емкости с красками. Стены украшали портреты революционных вождей. Тут же висел календарь с изображением Ширяева, лидера партии. В противоположном конце помещения вытянулся длинный, накрытый кумачом стол. Подле него, на импровизированном постаменте, белел гипсовый бюст Ленина.
Зал заседаний пустовал, лишь на заднем ряду у окна маячили две знакомые фигуры. Ленка, с крашеными черными волосами, в мятом, заляпанном жирными пятнами костюме, развалилась на стуле в привычной похмельной полудреме. Рядом с ней, уткнувшись в неизменную тетрадку с химическими формулами, восседал Спирин – студент-пятикурсник с тонким, будто срисованным с иконы лицом. Завидев Галю, он просиял синими, с северным разрезом глазами, поднимаясь навстречу.
– Привет корифеям науки! – шепотом, дабы не потревожить спящую Ленку, воскликнул он. – Так это ты только что Мухомора до истерики довела?
– Было дело, – отозвалась Галя, пожимая протянутую руку, – пришлось маленько на место козла этого поставить.
– Давно пора, – согласился Спирин. – Чтоб поменьше вонял! Ну, а твои успехи как? – после небольшой паузы поинтересовался он. – Есть толк от “элэса” твоего?
– Еще какой! Опухоли у крыс за две недели больше, чем на треть уменьшились. Если бы шеф еще месяц накинул, то вовсе рассосались бы все!
– У меня тоже кое-что получилось, – на лице Спирина возникло восторженно-умиленное выражение, – похлеще гексогена будет. Полтора килограмма постройку бетонную, типа бойлерной, вдребезги разнесет!
Студент химического университета Спирин славился фанатичной любовью к взрывчатке и прочим пиротехническим новинкам. Повышенная стипендия вместе с зарплатой охранника в ночном магазине полностью уходила на закупку реактивов и оборудования для домашней лаборатории. Одержимый множеством идей и планов, он без конца предлагал свои изобретения различным оборонным институтам, заводам, военным ведомствам. Ученые мужи, многозвездные генералы, участливо выслушивали настойчивого студента, восхищались его творениями, но тут же, скорбно разведя руками, начинали объяснять про недофинансирование и прочие беды, не позволяющие претворить в жизнь спиринские проекты.
… – Все расчеты сходятся, понимаешь, – тем временем продолжал вещать он. – Дело за малым осталось – место для испытаний найти. Главное, ведь есть же у нас в Подмосковье полигоны, только разрешения у командования хрен добьешься! Такое впечатление, что не нужно это никому!
– Не нужно, – согласилась Галя. – У меня тоже мой ЛС в упор замечать не хотят. Все, как дурень с писаной торбой, с вакциной американской носятся!
– Слушай, Галка, – вдруг совсем другим голосом обратился к ней Спирин. – А может, ты поговоришь с Вадимом? У них наверняка в МЧС места для подобных испытаний имеются…
Галя не успела ответить. Хлопнувшая входная дверь, уверенные властные шаги и следом – подобострастная скороговорка Красавченко возвестили о прибытии важной персоны. В зал стремительной походкой, раздувая полы серого, с металлическим отливом пиджака, ворвался Закляков. Невысокий, в модном аляповатом галстуке и белоснежной сорочке, он походил на преуспевающего банковского служащего. Впечатление портило лишь угловатое востроносое лицо, на котором беспокойно бегали настороженные глаза. Вздернутый подбородок, стоявшие торчком коротко подстриженные волосы придавали ему сходство с воинственно нахохлившимся петухом. Протянув на ходу руку Спирину, Закляков кивнул Гале, приглашая ее следовать за собой.
В маленькой комнатушке, служащей кабинетом лидеру “Союза”, Закляков плюхнулся за древний письменный стол, с облегчением срывая с себя надоевший галстук. Выхватив из ящика значок в виде красного флага с символикой партии, прицепил его на лацкан пиджака. Расстегнул воротник сорочки, превращаясь из лощеного клерка в привычного рубаху-парня. Швырнув на подоконник початую пачку “Парламента”, выудил неизменный “Беломор”.
– Слышала, Гущин с Адольфом отыскались? – спросил он Галю, с наслаждением затягиваясь любимым “пролетарским” куревом.
– Надеюсь, не в морге? – с легкой усмешкой поинтересовалась та.
– Лучше бы в морге! К “эспээсникам” переметнулись, кретины, – вожак “Союза молодых коммунистов” со злостью выдохнул едкий табачный дым, – и вдобавок, представляешь, Радика с собой увели!
– И скатертью дорожка, – невозмутимо отозвалась Галя, – от них нам только проблемы лишние были. Как выпить на халяву, они тут как тут, а как на субботник или еще куда – черта с два вытащишь. Жаль только, что они Красавченко с собой в качестве довеска не захватили!
– Ты в своем уме? – Закляков уставился на заместительницу округлившимися глазами.
– В своем, не сомневайся. И вообще, Витя, давно хотела с тобой поговорить, – она спокойно выдержала его взгляд, от которого иные в организации впадали в растерянность и смущение. – Какого лешего нам нужны все эти клоуны? Чтобы выглядеть так, как нас в газетах описывают: люмпены, отморозки, которые за стакан да возможность дебош очередной устроить под любые знамена пойдут?
– А ты предлагаешь разогнать всех к чертям собачьим? Нет уж, дудки! – на лице Заклякова отчетливо проступило привычное упрямое раздражение. – И так нас с гулькин хрен осталось, по всей Москве и сотни не наберется! Что мы, десяток калек на демонстрацию выведем? Мне сегодня в Думе Ширяев и так пистон вставил: за полгода всего три человека новых пришло, да и кто? Губанов с кралей своей, да твой ненаглядный!
– А чем тебе они не угодили? – стараясь скрыть кольнувшую сердце обиду, поинтересовалась Галя.
– Чем? Казаков твой в партии состоять не может, устав ему, понимаете ли, не велит, – на лице Заклякова мелькнуло плохо скрываемое пренебрежение. – А Губанов – сам себе на уме, независимый больно… Нет, не это нам сейчас нужно!
Он с хрустом раздавил окурок в пепельнице и полез за новой папиросой.
– Нам сейчас надо внимание к себе привлечь, – продолжал Закляков, – силу свою показать! Помнишь, три года назад пацаны анпиловские на седьмое ноября кордон милицейский прорвали – неделю вся Москва только о них и говорила! А РНЕ – разок всей кодлой по улице прошлись, так демократы наперебой по ящику вопили: спасите мол, фашисты город захватили! Вот так и надо действовать, а ты, – он смерил Галю укоризненным взглядом, – все воду по дурости мутишь. Зачем опять на Красавченко наехала? Он и так весь дерганый последнее время ходит!
– С похмелья, потому и дерганый, – усмехнулась Галя.
– Тоже мне, нарколог выискалась, – буркнул Закляков. – Угомонись, Галка, не вреди делу. Ты насчет заявки в префектуре узнавала?
– Узнавала, дали добро.
– Надо бы прессу да телевизионщиков оповестить, – лидер “Союза” страдальчески наморщил лоб. – А то, как в прошлый раз, не при делах останемся, – он нервно забарабанил пальцами по столу, уставившись в висящий на стене календарь, будто там, в столбиках чисел, было зашифровано решение проблемы. В этот момент он напоминал не выучившего урок школьника, ожидающего у доски спасительной подсказки.
– Знаешь, – совсем другим, лишенным властных ноток голосом заговорил Закляков. – Ширяев вроде Жохова турнуть собирается, а меня на его место взять планирует. А что, – он поднял на Галю робкий, будто оправдывающийся взгляд. – Одно дело я сейчас клерком заштатным за копейки в конторе безвестной ишачу, а то – почти в ферзи! Один оклад штук восемь будет, не говоря об остальном… А если в декабре по округу в депутаты пройду, вообще развернемся! Тебя в штатные помощники сразу возьму, обещаю!
– Спасибо, Витя, я уж как-нибудь обойдусь, – со снисходительной усмешкой ответила Галя. – У меня своя работа есть.
– Как знаешь, я вроде как лучше хотел, – он недоуменно пожал плечами. – Ладно, пошли, что ли, а то там уже небось народ собрался…

* * *
В штаб стекался народ. На стульях группами расселись парни и девицы в простенькой старомодной одежде или же напротив, стильных бутафорских “прикидах”.
В левом углу скучковались панки. В рваных джинсах, потрепанных кожанках, на которых были налеплены разноцветные “лейблы”, они шумно переговаривались, время от времени взрываясь приступами хохота. Длинные, раскрашенные всеми цветами радуги волосы делали их похожими на диковинных африканских птиц. Кольца, вдетые в уши и носы, добавляли сходства с индейцами из диких племен. С первого взгляда невозможно было понять, к какому полу принадлежит то или иное из этих причудливых существ с одинаковыми невообразимыми прическами и хриплыми прокуренными голосами.
Справа от них расположились бритоголовые. Увешанные цепями, с металлическими шипами на запястьях, все как один с угрюмыми взглядами исподлобья, они походили на сердитых быков. Пара находившихся среди них девиц также мало чем отличались от своих кавалеров – такие же стриженные “под ноль”, с грубыми нелюдимыми лицами, в тяжелых армейских бутсах.
Следующая группа была представлена молчаливыми невзрачными девушками, одетыми в ношеные материнские платья и такими же тихими парнишками в старых пиджаках с чужого плеча, с кроткими бесцветными лицами монастырских послушников. Они молча сидели, погруженные в собственные мысли, похожие на пришельцев из давних лет. “Ретрограды” – так окрестил их эрудированный Соломонов, правая рука Заклякова.
Все собравшиеся в штабе были разными и одновременно чем-то неуловимо схожими между собой. На лице каждого из присутствующих – будь то хлипкий волосатый юнец или накачанный бритый детина, проступала едва заметная печать неудачника, не нашедшего своего места в жизни. Лишь несколько человек, сидевших особняком в первом ряду, заметно отличались от общей массы.
С краю восседал высоченный, похожий на былинного богатыря Калмыков – восходящая звезда отечественного бокса. Неделю назад вернувшийся с очередного чемпионата в Штатах, он выглядел бодрым и отдохнувшим, будто недавние изнурительные бои на профессиональном ринге не стоили ему ни малейшего напряжения. Рядом с ним задумчиво щурил глаза Губанов, ветеран Чечни, худощавый брюнет с чеканным волевым лицом. Его невеста, миниатюрная Светка, в строгом, но изящном костюме, напоминающая барышню с Бестужевских курсов, придирчиво разглядывая себя в маленьком карманном зеркальце. Справа от нее добродушно улыбался отставной офицер Мельниченко, добродушный старик лет шестидесяти. С ними находился и Спирин, что-то увлеченно рассказывая друзьям.
Завидев Галю, компания оживилась. Светка, подбежав первой, с налету чмокнула подругу. Следом поднялся Губанов, приветственно махнув своей единственной рукой. Расплылся в улыбке Калмыков. Не отрываясь от разговора, весело подмигнул Мельниченко.
Галя ощутила, как в душе всколыхнулась теплая волна, вымывая остатки накопившихся за день обид, неприятный осадок после стычки с Красавченко и спора с Закляковым. Так чувствует себя птица, завидев на горизонте родную стаю. Лишь легкая, похожая на слабый сквознячок досада не давала до конца чувствовать себя счастливой и уверенной, когда взгляд ненароком падал на шестое, пока еще не занятое место в ближнем ряду…
Хлопнувшая входная дверь заставила Галю позабыть обо всем. Сквозь общий разноголосый гвалт она уловила знакомые быстрые шаги. Они приближались, за миг замерли у второй, ведущей в зал двери и, спустя еще мгновение, на пороге возник Вадим.
Его свежее, чисто выбритое лицо слегка раскраснелось от недавней торопливой ходьбы. Спокойные светлые глаза доброжелательно оглядывали всех и каждого в отдельности. Красивые резко очерченные губы приветливо улыбались. Под легкой замшевой курткой угадывались литые мышцы и строгая офицерская выправка.
При появлении Вадима собравшиеся оживились. Все как один обратили к нему лица, улыбались, кто открыто и дружески, кто завистливо и недоверчиво. А он, уверенный и невозмутимый, шел сквозь эти улыбки и устремленные взгляды. Отвечал, кому крепким пожатием, кому – легким кивком головы. Лишь шестеро в первом ряду восприняли его появление по-особенному.
Калмыков первым шагнул навстречу другу, обменявшись с ним шутливыми тычками в крепкие плечи. Следом протянул руку Мельниченко, и Вадим пожал ее, дружески и одновременно почтительно, как подобает младшему по званию. Хлопнул по плечу Спирина, обменялся ритуальным поцелуем со Светкой, отдельно, по-братски обнял Губанова.
– Здравствуй, – обратился он к Гале, коснувшись губами ее щеки. От Вадима исходил все тот же знакомый аромат какого-то особенного одеколона, вперемешку с терпким запахом табака, от которого она вновь испытала легкое счастливое волнение.
На них смотрели. И без того вечно хмурая Ленка буквально жгла Галю злобным завистливым взором. Прекратившие шумные дебаты панки глядели с той же нескрываемой неприязнью, как наблюдает разочаровавшийся в жизни холостяк счастливую молодую пару. С ироничной насмешкой косились бритые. Робко, то ли с легким укором, то ли со скрытым одобрением, рассматривали выпадавшую из общей массы парочку “ретрограды”.
– Все, рассаживаемся! – голос Заклякова вернул Галю с небес на грешную землю. – Галка, давай на место.
Вслед за лидером “Союза” Галя заняла свое место в “президиуме” – за широким, накрытым кумачом столом на импровизированной сцене. По другую сторону от Заклякова расположился верный адъютант Соломонов, тучный парень лет двадцати пяти с круглым подвижным лицом.
– Итак, начнем, – Закляков поднялся, с едва заметным превосходством оглядывая соратников. – На повестке дня – итоги работы за прошедший месяц и последующие задачи, – он говорил сухими рублеными фразами, подобно командиру, отдающему приказ. – Как вы знаете, в последнюю неделю группа наших товарищей успешно пикетировала Замоскворецкий суд, во время слушания дела о детском саде номер двадцать три-шестнадцать. Подробнее об этом вам расскажет, – он бросил многозначительный взгляд на Галю, – товарищ Щербинина.
– В первую очередь я хочу поблагодарить тех, кто помогал мне в этом мероприятии, – в отличие от лидера “Союза”, Галя держалась более просто, без нарочито-властных ноток в голосе. – Максима Ивановича, Сашу, Романа, Свету, Вадима… Я рада, что наше время и силы не пропали даром и суд принял нашу сторону. Детский сад закрывать не будут, а фирма, что гаражи на его месте хотела строить – с носом осталась. В общем, мы победили! – заключила она, обведя торжествующим взглядом сидевших в зале и те в ответ дружно захлопали.
– Что победили, спору нет, – вставил свое резюме Закляков. – Только вот журналисты с телевизионщиками ни разу носа туда не сунули! Так что по большому счету мы там только время потеряли... Короче, – властно отчеканил он, останавливая готовую возразить Галю сердитым взглядом. – В воскресенье – митинг антиглобалистов, потому убедительно прошу: быть всем без исключения!
– Верно, нельзя упускать такой шанс, – поддержал командира Соломонов. – Позволь, Виктор, я от себя пару слов скажу…
Дождавшись одобряющего кивка, он поднял со стула свое рыхлое, напоминавшее холодец тело, водрузил на широком румяном лице выражение искреннего добродушия и терпения.
Соломонов слыл либералом. Компанейский, подчеркнуто-миролюбивый, он без труда находил общий язык с каждым в организации. В отличие от властного бескомпромиссного Заклякова, Соломонов умел выслушать собеседника, согласиться с его доводами, помочь советом или же простым сочувствием. Все эти качества позволяли ему пользоваться дружеским расположением самых разных людей, улаживать все конфликты и разногласия, возникающие в “Союзе”. Его принимали и панки и бритоголовые, его ценил Закляков, и даже сам Ширяев относился к нему с нескрываемым уважением и доверием.
Вот и сейчас, почувствовав, что лидер вновь начинает “перегибать палку”, Соломонов умело остановил его возбужденный монолог и взял инициативу в свои руки. Теперь он стоял, озираемый несколькими десятками пытливых глаз добродушный, нарочито-простой, заранее извиняющийся за резкий безапелляционный тон Заклякова и одновременно готовый терпеливо убеждать каждого сидящего в зале в правоте командира.
– Понимаете, друзья, – мягко заговорил он, – дело предстоит действительно серьезное и ответственное. Да, на какие-то мероприятия можно забить, на что-то можно положить со спокойной душой… Но иногда, в определенные моменты, нам необходима общая консолидация… Ради нашего общего дела, ради каждого из нас…
Ему внимали. Десятки взглядов устремились на выступавшего, кто настороженно и недоверчиво, кто – с тайной надеждой и обожанием.
– Уверен, каждый из нас сегодня чувствует несправедливость по отношению к себе, – продолжал Соломонов, – на работе или же в институте, дома или на улице… Каждый день мы видим ровесников, раскатывающих на иномарках, покупающих пятикомнатные квартиры с видом на Кремль, строящих себе шикарные особняки… Наверное, это было бы не так обидно, если бы не знать, что все, что имеют эти новоявленные буржуи, украдено у нас… Мы же сегодня вынуждены вкалывать за гроши, отказывать себе в лишней бутылке пива, отдавать последнее на взятки в военкомат … Они опустили нас ниже плинтуса, обязав жить по своим скотским правилам, а если кто не желает – заставляют не гнушаясь ничем… Мы бессильны перед этими зажравшимися козлами, ибо на их стороне сила и власть, деньги и закон…
Он всматривался в напряженные, сосредоточенные лица соратников, точно подмечая все, что творилось на душе у каждого из них. Словно опытный врач, нащупывал больные места, точно касался их, указывая пациентам на причину этой боли.
– У нас остался единственный шанс, – выдержав паузу, вновь заговорил он, – доказать всем этим недобитым выродкам, что мы не быдло!.. Что мы нисколько не боимся их купленных ментов!.. Доказать, что за нами – огромная сила!.. – с каждой секундой его голос креп, наливался праведным гневом. – Потому в воскресенье мы должны выйти все до единого и привести с собой под любыми предлогами как можно больше народу и устроить показательный погром! Прорвать ментовские цепи, перевернуть пару ихних машин, расколотить пару витрин!.. И тогда, когда нашу несметную толпу покажут по телевизору, когда вся страна увидит размазанных по асфальту ментов и разнесенный в клочья буржуйский магазин – тогда нас зауважают и будут бояться!.. Бояться всех и каждого в отдельности!..
Полное лицо Соломонова раскраснелось. Налитые кровью глаза вылезли из орбит. Пухлые губы сжались в тонкую, едва различимую полоску, изрыгая яростные хриплые фразы. Сейчас это был не прежний добродушный толстяк, а злобный беспощадный мститель.
– Одно название нашей организации будет внушать властям панический страх, – чеканил он. – Любой, кто имеет к ней отношение, станет другим в глазах окружающих. Никого из вас уже не посмеют унизить дома или на улице, с вами будут считаться все и везде!.. Это недалекое будущее – в наших руках! После нескольких громких акций, после думских выборов, когда наш лидер Виктор Закляков получит депутатский мандат! Тогда наша организация станет окончательно неуязвимой для всех, от простого мента до кремлевских уродов! Ну что, – он обвел собравшихся призывным горящим взором. – Зададим жару этим сукам в воскресенье?!
– Зададим!.. – радостно заревел зал. Еще недавно инертный и равнодушный, рассеянный по отдельным группам народ стал единой сплоченной массой, готовой крушить и сметать всех, кто встанет у нее на пути.
Соломонов стоял довольный и усталый, косясь на сидящего рядом Заклякова, и тот отвечал ему благодарным взглядом.

* * *
Собрание затянулось почти до восьми. Утомленный патетическими речами, бесконечными дебатами и обсуждениями, народ покидал штаб. Выплескивался группами в прохладные сентябрьские сумерки. Устремлялся к ближнему магазинчику запастись пивом и джин-тоником.
На выходе Закляков задержал Галю.
– Ты завтра как: готова в Посад ехать?
– Если ничего не случится, то – да, – она бросила мимолетный взгляд на его усталое озабоченное лицо.
– Уж постарайся, будь другом, – вдруг непривычно, словно провинившийся ребенок, попросил он. – У меня на вас только и надежда, а то народ, сама понимаешь, боится.
– Из-за Стражника?
– Из-за него, будь он неладен! – Закляков раздраженно сплюнул. – Его люди уже грозили мне, чтобы я свою кандидатуру по-хорошему снял!
Стражник – нынешний депутат от подмосковного Посада – был основным конкурентом Заклякова на предстоящих думских выборах. За три с половиной года он прочно закрепился в округе, сумев обрасти солидными связями в местной и областной администрации. Множество раз его замечали в компании подмосковного губернатора и столичного мэра, видели на приемах в Кремле. Выбившийся в народные избранники с подачи прежнего депутата-коммуниста, бывший мелкий предприниматель за неполных четыре года превратился в негласного хозяина района, заполучив по дешевке несколько местных предприятий, сеть бензоколонок и магазинов. Под его контролем находились все окрестные рынки, мелкие и крупные фирмы, ночные клубы и коммерческие лицеи. Теперь он вновь собирался успешно баллотироваться в Думу, но неожиданно на его пути встал Закляков из молодежного крыла “Рабочей коммунистической партии”.
Несколько раз Стражник и его люди пытались договориться с соперниками, но ни Закляков, ни лидер партии Ширяев не хотели уступать бывшим сподвижникам. Вовремя почувствовав разочарованность народа в своих прежних избранниках, Ширяев и Закляков воспользовались подвернувшейся удачей. “Рабочая компартия” вместе с “Союзом” устроила множество шумных акций в Посаде, поддерживая то бастующих транспортников, то рабочих с местного оборонного завода. Отстояли детский спортивный клуб, который депутат намеревался продать под казино. Спасли от закрытия местный исторический музей. Одновременно в “Коммуне” – газете, издаваемой партией Ширяева – появилось множество разгромных статей, обличающих “красного буржуя” Стражника.
Затея достигла успеха. Большинство посадцев, еще недавно боготворивших Стражника, теперь плевались при одном упоминании его имени. От депутата отвернулись даже некоторые авторитетные предприниматели, узнавшие о неблаговидных делах своего партнера по бизнесу.
Однако теперь поездки в Посад стали опасными. Местные бандиты, которых полностью подчинил себе Стражник, стали выслеживать агитаторов Заклякова. После того, как неделю назад посадская “братва” проломила головы троим активистам “Союза”, большинство народа стали бояться подобных “командировок”.
Вот и теперь, несколько смельчаков во главе с Галей, отправлявшиеся завтра в далекий подмосковный городок, рисковали по-крупному.
… – Вы, главное, поаккуратней там, – между тем напутствовал ее Закляков, – с оглядкой работайте. Кого из мордоворотов тамошних заметите, руки в ноги и – ходу!
– Не переживай, мы же на машине будем, – отвечала Галя, стараясь не замечать липкого, сковывающего сердце страха.
– На мельниченковской развалюхе далеко не смотаешься! – бросил напоследок лидер “Союза”, с явным неудовольствием отпуская заместительницу.
Вадим, Мельниченко и остальные поджидали Галю у арки. Чуть поодаль толстяк Соломонов что-то энергично втолковывал озабоченному Спирину.
… – Не боись, место глухое, отвечаю… – долетел до Гали его торопливый, грассирующий говорок. – И добираться легко: до “Москворечья” доехал и, сразу как мост перешел – стройка эта будет…
Тем временем Мельниченко первым углядел подходившую “командиршу”.
– Ну что, во сколько завтра отчаливаем? – спросил он.
Галя не успела ответить. Глухой удар и надсадный металлический скрежет заставили ее вздрогнуть и обернуться назад.
Выезжавший со двора приземистый “Мицубиси” впечатался радиатором в бок древнего “Запорожца”. Удар пришелся по касательной, однако в боку малолитражки образовалась солидная вмятина. Иномарка отделалась лишь разбитой фарой, но даже это привело в неистовое бешенство ее обладателей.
Из “Мицубиси” выскочили трое короткостриженных амбалов. Подбежав к покореженному “Запорожцу”, они рывком распахнули дверь, вытаскивая на свет хрупкого старика с ветеранскими планками на потертом пиджаке.
Один из нападавших, здоровенный детина в дорогой импортной кожанке, сгреб ветерана за грудки, бросая ему в лицо что-то свирепое и неразборчивое. Старик беспомощно висел в его могучих накачанных лапищах, что-то лепеча в ответ.
Амбалы действовали дерзко, не обращая внимания на окружающих. Бритые затылки, массивные золотые цепи на запястьях и могучих бычьих шеях, злобно-тупые взгляды исподлобья выдавали в них бандитов из авторитетной группировки, привыкших к собственной неограниченной власти и безнаказанности. Один из “братков” с оттяжкой смазал ветерана по лицу. На губах старика запузырилась кровь. Чахлое тело конвульсивно дернулось, будто пронзенное электрическим разрядом. Державший его главарь, смачно выматерившись, встряхнул трепыхавшуюся жертву и с силой швырнул на асфальт. Двое других амбалов громко заржали. Один из них, наступив на руку поверженному ветерану, смачно харкнул ему в лицо.
– Х… ли встали?! – зычный окрик Вадима вывел Галю из оцепенения.
Вслед за ней очнулись и остальные. Панки, бритоголовые, смиренные “ретрограды”, еще секунду назад молча взиравшие на избиение старика, ринулись к месту побоища, на бегу из разрозненных мелких групп превращаясь в единую бесстрашную армаду.
Здоровенный Калмыков, подскочив к главарю, с разбега врезал в его красное мясистое лицо. Двинул коленом в пах, заставляя сложиться пополам. Словно молотом, шибанул огромным, похожим на маховик кулаком по затылку, обрушивая на асфальт.
Тощий панк с восторженным воплем: “Гаси буржуев!”, – шарахнул пивной бутылкой по голове второму “братку”. Громила качнулся, но устоял на ногах. Заливаясь кровью, он все же сумел заехать противнику по лицу, и тот шмякнулся, выплевывая выбитые зубы. На помощь товарищу бросились еще несколько человек, заваливая оглушенного мордоворота на землю, с остервенением пиная ногами.
Четверо бритоголовых лупцевали третьего амбала. Висли на руках, садили тяжелыми коваными ботинками в живот и промежность. Один из парней накинул цепь на горло “качка” и тот хрипел, выпучивая безумные от боли глаза. Потеряв сознание, обмяк, словно тряпичная кукла, грузно повалился на мостовую.
Еще пятеро, вооружившись булыжниками и палками, с воинственными выкриками долбили “Мицубиси”. Били стекла, фары, панель приборов. Субтильный парнишка из “ретроградов”, с трудом оторвав от земли обломок бордюрного камня, с размаху швырнул его на капот иномарки.
Светка и Губанов поднимали избитого старика. Ветеран слабо охал, держась за ушибленный бок. На морщинистом лице кровоточила жирная ссадина. Слезящиеся глаза слепо смотрели в сизое вечернее небо.
– Хватит, уходим! – вновь раздалась команда Вадима.
Возбужденный народ нехотя покидал поле брани. С ликующим гиканьем устремлялся во дворы и арки, оставляя на асфальте, возле раскуроченной иномарки, три недвижных, похожих на бесформенные кули тела.

* * *
Они вышли из метро, когда вечерняя мгла уже полностью накрыла город и на обочинах вдоль шоссе вспыхнули бессчетные кляксы фонарей. Не садясь на автобус, двинулись пешком к искрящейся вдали дуге моста, наслаждаясь драгоценными минутами рядом друг с другом.
– Ну и день, – говорила Галя, – аж голова кругом.
– Есть с чего, – соглашался Вадим. – Особенно после старика этого… Я сам-то перепугался: сначала за него, а потом – что наши козлов этих до смерти запинают.
– А все-таки здорово мы их! – она подняла на него сияющие глаза. – После такого вновь думать начинаешь, что не напрасно все.
– Ты о чем?
– О том, что не понимаю я ничего в последнее время, – она вздохнула, вновь ощутив то странное чувство усталости и неясного беспокойства. – Ради чего мы живем, с кем боремся… Знаешь, когда я пришла в оппозицию, тогда все по-другому было… А потом вожди наши грызню между собой устроили и с тех пор кувырком все пошло… Народ нормальный поуходил, зато шваль всякая поперла: Красавченко, Ленка, Гущин… Да и Ширяев, как в депутаты пролез, совсем другой стал…
– Так власть, она всегда человека меняет, – заметил Вадим.
– Нет, не только в ней дело, – Галя чуть крепче стиснула его ладонь. – Просто иначе все стало. Будто кто-то всех нас в тупик завел и удерживает там, не дает вырваться, искать другой путь. Посмотри, что у вождей наших на уме? Политический капитал! Все ради него, ради общественного резонанса! Людей под дубинки омоновские бросают, с экрана бред всякий несут… Сдается мне, не нужна им ни Советская власть, ни жизнь нормальная!.. Они вроде и при этой неплохо устроились!..
– А ты что же?
– Не знаю, – она мотнула головой, точно хотела отогнать тяжелые, наводнившие сознание мысли. – Иногда хочу бросить все и не могу. Хоть и понимаю с каждым днем все больше: не в ту степь нас занесло, а найдем ли выход – не знаю…
– Так все от нас зависит, – вздохнул он. – Сумеем ситуацию переломить – выберемся, а вот если нет, тогда совсем хреново будет.
– Скажи, – он пытливо взглянула на него. – Ты-то сам веришь в это?
– Не знаю, – слегка пожал плечами он. – Иногда верю, иногда нет. Я ведь давно на митинги ходил, все думал, к кому бы прибиться. На одних посмотришь – не то, на других – такая же фигня… Я-то, честно если, и к вам только из-за тебя пришел. Как ты тогда на Первомай подошла ко мне с агиткой вашей, так и пошел за тобой. И по сей день иду…
Они проходили мимо универмага, похожего на причудливый стеклянный многогранник, и в его зеркальной витрине, как на экране, на миг возникли их фигуры: Галя, тонкая, будто тростинка с золотистыми, рассыпанными по плечам волосами, и рядом – Вадим, чем-то напоминающий сказочного Ивана-царевича.
– Знаешь, мне не по себе что-то последнее время, – после минутной паузы вновь заговорила Галя. – Такое чувство, будто беда большая грядет. Каждый день чего-то боюсь, даже сейчас, когда ты рядом…
– Не бойся, – он остановился и нежно привлек ее к себе. – Я-то уж точно никуда не денусь.
Они поднялись на мост. Внизу, вдоль бугристой неровной насыпи тускло блестели рельсы. Вдали, в районе Царицыно, слышался шум мчащегося состава. Впереди, сразу же за спуском, темнела заброшенная стройка, огороженная покосившимся дощатым забором, и ее вид почему-то вновь вызвал у Гали все ту же давнюю неясную тревогу.

* * *
Их встреча случилась полгода назад. В тот ветреный майский день она первой заметила его в праздничной бурлящей толпе среди знамен и транспарантов. Он выделялся среди остальных, подобно одинокому айсбергу среди штормящего океана. Не скандировал лозунги, не ел глазами вождей и ораторов. Не влезал в бесчисленные дискуссии и споры. Его светлые глаза смотрели спокойно и буднично, с едва уловимой грустью, как смотрит взрослый на детские игрища.
С первых секунд Галя не могла отвести взгляд от этого невозмутимого величавого красавца, похожего на сказочного принца. Он казался пришельцем из иного времени, готовым в любой момент исчезнуть, как зыбкий мираж. Его и Галю разделяли плотное людское месиво, и она внезапно испугалась, что он уйдет до конца митинга, устав от однообразных, набивших оскомину речей, призывов и обещаний.
Однако страхи оказались напрасными. Когда замолк последний оратор и народ начал рассасываться под звуки очередного революционного шлягера, Галя вновь увидела незнакомца. Прижимая к уху темный брусок мобильника, он что-то говорил невидимому собеседнику, все с той же добродушной снисходительностью оглядывая сновавших вокруг людей.
Набравшись смелости, она подошла к нему, протягивая праздничную листовку “Союза”, опасаясь в душе, что он отмахнется от нее, как от назойливой мухи, но незнакомец взглянул на Галю приветливо и лучисто, и в его глазах она неожиданно прочла затаенную печаль и одиночество.
Несколько дней спустя он пришел в штаб на собрание. Сидя в первом ряду, смотрел на Галю, и она отвечала ему едва заметной улыбкой. После он вызвался проводить ее домой, и всю дорогу она испытывала радостное волнение, шагая рядом с ним в бархатных весенних сумерках.
Он оказался военным. Жил в общежитии на окраине Москвы. Постоянно пропадал на службе, оставаясь досягаемым для Гали лишь по мобильному, но ей хватало и этого. В любое время дня и ночи ей стоило лишь набрать заветный номер, чтобы через пару секунд услышать голос Вадима и вновь почувствовать себе любящей и любимой.
С того самого дня, когда в ее жизнь вошел Вадим, она воспряла душой. Два года страдавшая от безнадежной тоски и одиночества, поселившихся в душе после смерти матери, от коих спасала лишь работа и партийные дела, Галя обрела утраченную надежду на перемены к лучшему. Подобно весеннему теплу, Вадим сумел растопить сковавший ее сердце лед, выпустив на волю забытое чувство счастья.
С появлением Вадима в “Союзе” изменился климат и в самой организации. Неведомым путем он сумел сплотить вокруг себе несколько толковых активистов, создавших мощный противовес прежнему окружению Заклякова. В отличие от других Вадим не стремился сблизиться с руководством партии, не добивался расположения лидеров. Бравшийся за дело молча, без пустых обещаний, он всегда доводил его до конца. Умел принимать единственно верное решение в самых сложных, порой казавшихся безнадежными ситуациях. Точно просчитывал последствия и результаты любых акций “Союза”.
Порой все происходящее казалось Гале затянувшимся счастливым сном, готовым оборваться в любое мгновение, возвратив ее в жестокую безрадостную реальность. Но наступал очередной день, в трубке вновь звучал уверенный обнадеживающий голос Вадима, и Галя, в который раз, радостно осознавала, что все происходит на самом деле.

* * *

Подмосковный Посад встретил их ленивой субботней суетой. По извилистым улочкам неторопливо сновал праздный беззаботный народ. У ларьков и киосков размеренно и важно потягивали пиво местные мужики. На вокзальной площади, поджидая пассажиров, выстроились в ряд несколько потрепанных легковушек с нарисованными от руки шашечками. Из храма на углу семенили благообразные старушки, торопливо крестясь на парящие в вышине купола.
Первые два часа Мельниченко, Спирин, Галя и Вадим колесили по городку, расклеивая листовки с портретами Заклякова. В большинстве мест они были сорваны и заменены цветными агитками Стражника. Депутат присутствовал и на центральных улицах, с добродушной улыбкой глядя на горожан с красочных плакатов в компании губернатора, одетого в помпезный генеральский мундир, строгого седобородого митрополита в нарядной скуфейке, лидера думских коммунистов на фоне развернутого красного знамени.. Лишь возле завода, на менее дорогом баннере вместо Стражника был изображен Закляков. Лидер “Союза” был облачен в рабочую спецовку, как бы подтверждая свою причастность к трудовому люду. Тут же, за стеклом, на доске объявлений висела предвыборная программа кандидата, где отдельно, жирным шрифтом были выделены его заслуги перед посадцами – спасенные от закрытия детский сад, музей, местная кондитерская фабрика.
Пожилой вахтер на проходной сразу же узнал гостей.
– Ну наконец-то, в кои-то веки, – с добродушным укором поприветствовал он старых знакомцев. – А то у нас уже слухи пошли: снял Виктор свою кандидатуру, дожал, мол, его Стражник!
– Замучается дожимать, – усмехнулся в ответ Вадим. – Ты лучше, Петрович, литературу принимай! – с этими словами он плюхнул на стол пачку свежего выпуска “Коммуны” и пару упаковок с листовками.
– Что, небось опять про супостата нашего чего накопали? – оживился дедок.
– А как же, – ответил за Вадима Мельниченко. – Даже фотографию его виллы тиснули, что он в Испании себе отгрохал!
– Добре, добре, – радостно закивал старик. – У нас уже весь завод его на чем свет стоит кроет!
Следующим объектом агитации была площадь перед местным собором. На деревянном щите, рядом с расписаниями литургий, объявлениями о экскурсиях в Оптину Пустынь и Вифлеем, красовался потрет Заклякова, запечатлевший кандидата в народные избранники в храме со свечой в руке. Лицо молодежного вожака “Рабочей компартии” было смиренным и вдумчивым, исполненным грусти и долготерпения. Тут же была прилеплена заметка из местной газеты, рассказывающая о выдворении из города известной радикальной секты силами бойцов “Союза молодых коммунистов”. Рядом висело обращение Заклякова к здешним прихожанам, где он осуждал прежних безбожников-большевиков и просил за них прощения. “Патриотизм и Православие – неотделимы!” – значилось крупными буквами в конце обращения.
Идея создания образа “православного патриота” принадлежала Вадиму и стоила немалых усилий и нервов, чтобы убедить в ней упертого атеиста Заклякова. Однако, как только она начала приносить дополнительные очки, лидер “Союза” осознал правильность своего решения. Теперь, приезжая в Посад, он регулярно посещал утреннюю литургию, ловя на себе уважительные взгляды прихожан.
Ближе к полудню старенький “жигуленок” Мельниченко притормозил у рынка. Вручив каждому с полсотни агиток, Галя первой направилась к распахнутым железным воротам, за которыми начинались торговые ряды.
Рынок напоминал штормящий океан, с грядой выступавших камней и скал в виде прилавков и павильонов. Людская волна накатывала на них, омывая завороженными взглядами выложенные напоказ яства. По ту сторону рядов темнели чернявые, плохо выбритые лица, скалились в усмешках златозубые рты, жарко блестели антрацитовые глаза.
Стоявшие за прилавками кавказцы выставляли на обозрение янтарные кучки мандаринов, россыпи алой клубники, румяные горы яблок, сочные ломти арбузов, изумрудные гроздья винограда. Эти же надменные чернявые молодцы находились и внутри прохладных, свежеотстроенных павильонов, среди серебристых рыбных туш, розоватых шматков мяса, ароматных копченостей, пышных цветочных бутонов. Изредка среди торговцев попадались и молодые русские девушки с измученными обреченными лицами, но за спиной каждой из них неизменно присутствовал смуглый южный лик.
Машинально улыбаясь, Галя раздавала листовки, ловя на себе жаркие взгляды черноволосых продавцов. В левом кармане ее плаща лежала отдельная пачка бумаг, предназначенная для них, где Закляков обещал оградить южных гостей от набегов здешних “скинхедов” и упростить проблемы с регистрацией. Она было собралась подойти к ближнему молодому азербайджанцу, что-то зло выговаривавшему стоящей за прилавком светловолосой девице, но тут же остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Вглядываясь в наигранно-услужливые лица торговцев, Галя вдруг вспомнила рассказы Губанова об издевательствах над русскими на Кавказе. Об оскопленных пленных солдатах, томящихся в рабстве в горных селениях. О майоре-медике, попавшем в лапы боевиков, чью оскальпированную голову обнаружили в подвале разрушенной пятиэтажки в Грозном. Судьбу собственной троюродной тетки, чей дом на окраине Баку спалила обкуренная толпа бойцов “Народного Фронта”. Историю знакомой девчонки из Тамбова, работающей за гроши у кавказцев и, вдобавок ко всему, вынужденной спать с хозяином “точки”. Однокурсника, посаженного “на иглу” соседями-таджиками и умершего год назад от передозировки.
Заготовленная пачка агиток полетела в урну. В эту же секунду в сумочке тревожно запиликал мобильник.
– Галка, живо дуй к машине, – услышала она встревоженный голос Вадима. – И листовки спрячь, слышишь?..
Он поджидал ее у ворот, напряженно рыская по сторонам глазами.
– Сворачиваем лавочку, – коротко бросил он, подталкивая Галю к автомобилю, где уже сидели Мельниченко и Спирин. – Засекла нас “братва” местная. Вон они, шустрики! – эти слова Вадим произнес уже в машине, указывая на “джип”, пришвартовавшийся у входа на рынок. – Все, рулим домой, Иваныч, – приказал он Мельниченко, оглядываясь на удалявшийся рынок.
– Подожди, Вадим, – перебила его Галя. – Мы же еще у оборонщиков не были!
– Нарваться хочешь? – Вадим повернул к ней раздраженное лицо с играющими желваками.
– Да мы быстренько, – она умоляюще взглянула на него. – Откуда им знать, куда мы поехали!
– Правда, Вадик, – поддержал ее Спирин. – Там же наш контингент тусуется, обидно будет, коли общаги ихние не окучим!
Вадим хотел было возразить, но, встретившись взглядом с Галей, махнул рукой и отвернулся в окно, за которым бежали обшарпанные ряды “хрущевок”.

* * *
Спустя четверть часа они оказались на окраине города, разительно отличавшейся от его центральных районов. Вместо аккуратных, напоминающих вафельные кубики пятиэтажек и нарядных домиков с резными ставнями, здесь сгрудились угрюмые покосившиеся бараки. В темных дворах стоял тошнотворный запах помойки, хлипкие дощатые сараи походили на заброшенные армейские нужники. Остатки асфальта под ногами, положенного, вероятно, еще в сталинские времена, были усеяны битым стеклом, обрывками бумаг, пустыми пачками из-под дешевых сигарет.
– Иваныч, отгони машину к заводу, чтобы не светиться, – распорядился Вадим, вылезая из машины. – И сам там находись на всякий пожарный, – добавил он, направляясь в сторону бетонного остова недостроенного здания.
Он вернулся спустя минуту, пряча что-то за пояс под куртку, все так же подозрительно оглядывая окрестности. Первым шагнул к ближнему бараку, взмахом руки увлекая за собой Галю и Спирина.
В полутемном подъезде пахло плесенью и еще чем-то кислым и едким, отчего на глазах мгновенно выступили слезы. Стараясь не дышать, Галя постучала в одну из дверей с выдранной кнопкой звонка.
В слабо освещенном проеме возникла женщина средних лет в застиранном мешковатом халате. По-старушечьи ссутуленные плечи, неопределенного цвета волосы, драные безразмерные шлепанцы на тонких как палки ногах делали ее похожей на древнюю бабку. На ее лице застыла измученная отрешенность, какая бывает у приговоренного к смерти узника. Серые водянистые глаза смотрели сквозь нежданных гостей, будто не видя их.
– Здравствуйте, – Галя первой сделала едва заметный шаг навстречу. – Просим прощения, что беспокоим вас, – продолжала она, придав своему лицу робкое, отчасти виноватое выражение. – Скажите, решается ли вопрос о переселении вас в нормальные условия?
– Вы никак с луны свалились? – безучастные, будто неживые глаза хозяйки квартиры, наполнились недоуменным изумлением. – Да мы уж лет пять, как не нужны никому. Спасибо, хоть на улицу не выкинули!
– А что же ваш депутат? – в свою очередь изобразила удивление Галя. – Он же обещал дом новый выстроить…
– Он выстроил! – хмуро усмехнулась женщина. – Весь центр домами новыми застроил и продал… черномазым да другому ворью. Вон оно, наше жилье! – кивнула она на лестничное окно, за которым виднелся кусок недостроенной многоэтажки. – Пока избирался, фундамент для вида заложил, а как в Думу пролез – сразу забросил! А мы шестой год в сараях этих гнием... вон, посмотрите! – она указала на потолок в желтых пятнах потеков. – А зимой прошлой вообще отопление отключили, ребенок в больницу с воспалением попал!.. А вы-то сами откуда будете? – спохватилась женщина. – Из мэрии?
– Нет, из Москвы мы, – ответила Галя. – Из “Рабочей партии”, помните, мы еще в декабре пикет в вашу защиту проводили?
– Как же не помнить! – оживилась хозяйка. – Да если бы не вы – заморозили бы нас тогда заживо!.. Да что же мы здесь стоим, заходите, – спохватилась она. – Я сейчас и чайку организую…
В квартире стоял все тот же удушливый запах плесени. Ею же были покрыты стены и потолок. На крохотной кухоньке часть его отсутствовала вовсе, открывая неровную дыру, по краям которой торчали куски желтоватой пакли. Облезлые доски на полу наполовину выкрошились, зияя черными щелями.
– Вот так и живем, – между тем говорила хозяйка, водружая на плиту чайник. – Воды горячей аж с апреля нету, да и холодную то и дело отключают! Завод без работы второй год стоит, хорошо, мужу пенсия военная идет, да я уборщицей в фирму одну устроилась!
– Только, небось, половина на квартплату уходит, – вставил Вадим.
– И не говорите! – подхватила женщина. – Да еще за свет с газом в три шкуры дерут!
– А, между прочим, районного бюджета хватит, чтобы все это раза в четыре снизить, – как бы невзначай заметила Галя. – С одних кафе да прочих заведений доход идет, будь здоров! Тут и расселить вас десять раз можно, и расходы по квартплате компенсировать! Только, боюсь, не выгорит у нас это…
– Это вы о чем? – мигом насторожилась хозяйка.
– Да мы парня нашего в депутаты у вас выдвинули, – со вздохом поделилась с ней Галя. – Только вот, наверное, зря все это… Куда на со Стражником тягаться!
– Шиш ему с маслом, Стражнику! – фыркнула женщина. – Не знаю, как другие, а мы уж точно больше на эти грабли не наступим! Как, говоришь, парнишки вашего фамилия?
– Закляков, – как бы смутившись, ответила Галя. – Вот… – она протянула женщине заготовленную листовку. – Только напрасно все это, – опять повторила она. – У нас и времени агитировать нет и денег кот наплакал… И бандиты местные проходу нам не дают, – выдержав короткую паузу, добавила она.
– Ничего, мы если что – завсегда подсобим! – решительно произнесла хозяйка. – Ты мне, милая, дай еще десяток агиток ваших, я тут народу объясню, что к чему!

* * *
Они пробыли в гостеприимной квартире около получаса. Но лишь только ступив за порог, Галя ощутила, как радостная эйфория начала медленно улетучиваться, отступая перед неясным тревожным волнением. То же напряженное выражение она заметили и на лице Вадима, внезапно устремившегося вверх по лестнице.
– Ты куда? – недоуменно окликнула его Галя.
– Идите, я догоню, – отозвался он на ходу.
Пожав плечами, Галя толкнула дверь подъезда и сразу же увидела знакомый “джип” с затемненными стеклами. Рядом, окружив подъезд полукольцом, стояли четверо амбалов в одинаковых коротких кожанках, с массивными бритыми затылками. Массивные туловища, коротковатые мощные ноги, звериные выражения одутловатых лиц делали их похожими на изготовившихся к атаке диких кабанов.
При появлении Гали и Спирина компания оживилась.
– Вот вы где! – протянул один из “качков”, по-видимому, главарь. – А мы уж, грешным делом, испугались: неужто свалили с концами?
– Что вам нужно?.. – через силу выдавила из себя Галя.
– Мы же, кажется, предупреждали, – главарь сделал шаг в ее сторону, и тотчас же остальные “братки” как по команде двинулись вперед, еще плотнее окружая незадачливых агитаторов. – Популярно объяснили волосатикам вашим, – уточнил он, очевидно намекая на расправу с группой Омельченко, случившуюся неделю назад. – Али не дошло? Что ж, придется повторить! – с этими словами он едва уловимо кивнул ближнему из приятелей, и тот, шагнув к Спирину, коротко ударил его в живот.
Спирин охнул, складываясь пополам, судорожно хватая ртом воздух. Тем временем другой бандит, приземистый, с расплющенным боксерским носом, ухватив Галю за отворот плаща, с размаху залепил ей мощную пощечину.
На миг она задохнулась от боли. Перед глазами поплыли черные круги, во рту возник солоноватый привкус крови.
– Ты полегче, Рашид, – сквозь звон в ушах услышала она голос главаря. – Не порть вывеску, мы ее на хор сначала поставим…
За спиной негромко хлопнула дверь. Краем глаза Галя увидела Вадима, выходившего из подъезда. Он двигался ровным спокойным шагом, не обращая внимание ни на скорчившегося на земле Спирина, ни на Галю, беспомощно повисшую в могучих лапищах “боксера”. В руке Вадима болтался пустой хозяйственный пакет, в зубах торчала незажженная сигарета. Другая рука шарила в кармане, очевидно отыскивая зажигалку. Он выглядел местным жителем, выскочившим из дома в ближайший магазин.
С брезгливой гримасой обогнув валявшегося на дороге Спирина, он на секунду поравнялся с Галей и “боксером”. Демонстративно отвернувшись, обозначил шаг в сторону, дабы обойти и их – и в этот миг резко саданул локтем в висок Галиному мучителю.
“Боксер”, издав утробный звук, рухнул навзничь. В то же мгновение Вадим, зачерпнув с земли горсть песку, швырнул ее в лицо стоявшему позади главарю, и тот зажмурился, закрыв руками глаза. В следующую секунду в руке Вадима блеснул толстый кусок арматуры, который он обрушил на голову бандиту и тотчас же ринулся на третьего амбала.
Однако “браток” проворно отскочил назад, выставив вперед массивные кулаки с “набитыми” костяшками. Вадим на секунду замешкался, отступил и тут же вновь сделал мощный бросок, врезав арматурой по вскинутым рукам противника. Вонзил футбольный удар в пах. Наотмашь залепил железякой в затылок. С разворота шарахнул ногой в лицо и, в следующий миг, молниеносно отпрыгнул в сторону, на долю секунды разминувшись с пудовым кулаком четвертого бандита.
Досадно выругавшись, четвертый вновь двинулся на Вадима. Огромный, похожий на медведя, вставшего на задние лапы, он приближался плавным скользящим шагом, держась на безопасном расстоянии от противника. Вадим отступал, отходя все ближе к стене. Его лицо казалось напуганным и растерянным, лишь глаза, зоркие и настороженные, фиксировали каждое движение соперника.
В очередной раз скользнув вперед, детина резко выбросил ногу в страшном таранном ударе, но за секунду до этого Вадим ловко уклонился влево, отбивая атаку арматуриной. Раздался отчетливый хруст. Взвившаяся в воздух нога соперника дернулась, будто в нее вонзилась пуля, а Вадим уже вновь перепоясал железным прутом по открывшейся спине “качка” и тут же еще раз – точно по его могучей, перевитой венами шее.
В эту же минуту за спиной надсадно взревел мотор “джипа”. Пятый, остававшийся в машине бандит двинул ее прямо на Вадима, но в этот момент с земли поднялся Спирин, точно запустив в приспущенное боковое стекло иномарки маленький круглый предмет. Внутри автомобиля гулко ахнуло, из окон повалил густой дым. Потерявший управление внедорожник с ходу врезался в стену, осыпая на капот пласты штукатурки.
Рядом взвизгнули тормоза. Подоспевший к месту побоища Мельниченко выскочил было из машины, сжимая в руке монтировку, но поняв, что все кончено, вновь прыгнул за руль, со скрежетом врубая сцепление.
– Что встала, мать твою!.. – рявкнул Вадим, запихивая оторопевшую Галю в автомобиль.
…Она пришла в себя лишь несколько минут спустя, когда они выскочили из города и мчались по шоссе в сторону Москвы.
– Чем ты его так? – спрашивал Вадим Спирина, растирая ушибленный локоть.
– Да так, фигня, – отвечал тот, все еще морщась от боли в животе. – Типа дымовой шашки: грохот, дым, а больше – никакого вреда! Жить будет!
– Ну ты прямо Кулибин! – больше с уважением, чем с насмешкой произнес Вадим. – Спасибо, братишка!
Перегнувшись через сиденье, он благодарно потрепал товарища по вихрастой, неровно подстриженной голове.

* * *
Они расстались в Москве, сдав в штаб остатки агитационной литературы. Мельниченко и Спирин отправились забирать из мастерской транспарант. С ними уехал и Вадим, вызванный по мобильному на службу. Оставшись одна, Галя неспешно шла в сторону метро, мимо аляповатых торговых павильонов, лотков с мороженным, маленького ресторанчика с мигающей неоновой вывеской.
– Галка!..
Со ступеней ресторана к ней сбегала девица, сияя знакомой улыбкой, которую было нельзя спутать ни с какой другой. Залевская, давняя подруга, с кем десять лет назад, пятнадцатилетними девчушками, они бегали по митингам, расклеивали листовки, пробирались задворками в осажденный Верховный Совет, спешила навстречу, звонко цокая каблуками.
– Наташка! – в свою очередь изумилась Галя. – Какими судьбами?
– День рождения у меня! – радостно сообщила та, обдав Галю кислым запахом винных паров. – Празднуем вот, узким кругом.
– Надо же! – обрадовано восклицала Галя, жадно разглядывая подругу, словно пытаясь отыскать в ней сегодняшней забытые детские черты той бесшабашной непоседы, вызывавшей немое восхищение у разношерстной “красной” тусовки.
Теперешняя Залевская разительно отличалась от прежней. Короткую мальчишескую стрижку сменили длинные крашеные волосы. Вместо потертой джинсовки и неизменных кроссовок на подруге было дорогое облегающее платье и модные туфли на “шпильке”. Лицо было покрыто толстым слоем косметики, на шее блестело роскошное ожерелье из жемчуга.
… – Ты-то как сама? – тем временем вопрошала Залевская. – Где трудишься?
– В Онкоцентре, я же биофак закончила. Ну и в аспирантуре заочной…
– В науку, значит, подалась, – то ли с осуждением, то ли, напротив, с уважением протянула подруга. – А с политикой как: завязала?
– Почти, – зачем-то соврала Галя. – Так, бывает, на митинг крупный выберусь – и все…
– А я наоборот, – Залевская выразительно тряхнула волосами, – с головой в нее ушла. Вот в помощники депутата выбилась, комсомолом занимаюсь… Ой, да что же мы здесь-то стоим! – опомнилась она. – Пошли, посидим хоть по-человечески!
Миновав бдительного привратника в старинном мундире петровского стрельца, они вошли в прохладный бархатный сумрак ресторана. Пересекли зал, где среди резных столиков, ароматных яств и звона бокалов кружились в медленном танце пары. Подошли к почти незаметной двери в стене, возле которой прохаживались рослые молодцы, похожие на сторожевых псов. Залевская сделала им знак, и они отступили, пропуская девушек внутрь.
Потайная дверь вела в отдельный кабинет с покрытыми шелком стенами. Матовые лампы, в виде старинных подсвечников озаряли празднично накрытый стол с батареей разноцветных бутылок, в центре которого алел роскошный букет роз. Сидевшие за ним люди повернули в сторону вошедших раскрасневшиеся хмельные лица. Десяток глаз недоуменно воззрились на Галю, а следом, вопросительно – на Залевскую.
– Все в норме – наш человек, – успокаивающе произнесла та, указывая на Галю, и участники застолья вновь стали умиротворенно-расслабленными.
Присев рядом с молодым, рано располневшим парнем в модном пиджаке, Галя осторожно оглядела соседей по столу. Их лица показались ей знакомыми.
Во главе стола, рядом с Залевской восседал дородный мужчина лет сорока, чем-то похожий на молодого Зиновия Высоковского. Черный, сшитый на заказ костюм ладно сидел на упитанном теле. Нарядный галстук от Кардена был слегка приспущен, и под расстегнутой белоснежной манишкой виднелась рыхлая волосатая грудь. На коротком, похожем на сардельку пальце льдисто сверкал алмазный перстень. Зоркие птичьи глаза с добродушным снисхождением оглядывали гостей. В этом лощеном богаче Галя узнала Стражника, вздрогнув, как от укуса осы.
Еще несколько гостей были также узнаваемы по митингам и страницам оппозиционных газет. Ближайший сподвижник лидера “красных”, выступавший в роли массовика-затейника, носатый, с курчавыми седыми волосами, чем-то похожий на старого тощего жирафа. Комсомольский вожак, в неизменной “тройке”, уже порядком набравшийся, с осоловелыми рыбьими глазами. Рядом с ним примостилась его верная соратница, чернокудрая, в ярко-красном платье, напоминавшая карликового пуделя. За ними угнездились еще с десяток лощеных юношей и девиц, чьи выражения лиц и манера держаться выдавали в них провинциалов. Все собравшиеся за столом на первый взгляд были разными, но одновременно и неуловимо схожи между собой, как схожа домашняя кошка с тигром или пантерой, повторяли друг друга чертами лица и повадками.
– Ну, кто следующий? – тем временем обратился Массовик к гостям.
Под его взглядом со стула привстал огненно-рыжий паренек с длинным, похожим на вороний клюв носом. Маленькие плутоватые глаза воззрились на сидящих во главе стола депутатов, как бы испрашивая разрешения у каждого из них.
– Да простит меня наша прекрасная именинница, – начал он, стиснув в пальцах бокал. – Но мне бы хотелось предложить тост за наших руководителей, наставников и, – Рыжий сделал многозначительную паузу, – не постесняюсь этого слова – опекунов. Ведь благодаря им все мы оказались в Москве, имеем денежную работу, учимся в престижном вузе… Благодаря им мы не знаем тех проблем, что имеют наши сверстники в других городах, да и по правде сказать, здесь, в первопрестольной… Потому сегодня я хочу еще раз поблагодарить Андрея Борисовича, – он сдержанно поклонился Стражнику, – и вас, – Рыжий перевел взгляд на Массовика. – А также в вашем лице – все наше руководство… Мы обещаем, что оправдаем ваши надежды любой ценой!.. За вас, наши дорогие наставники!
Гости оживились. Парни и девицы с дальнего конца стола тянули фужеры и рюмки, норовя чокнуться с начальством, преданно, по-собачьи заглядывали депутатам в глаза. Двое сидевших во главе стола народных избранников принимали знаки внимания с насмешливой снисходительностью, подобно хозяину, наблюдающему за “служащим” на задних лапах псом.
– Оправдывайте, оправдывайте, – нарочито великодушно отозвался Стражник. Выпитое уже хорошо ударило ему в голову, смывая с лица прежнюю интеллигентную респектабельность. – Это, ребятки, прежде всего в ваших интересах: помнить, кто вы и кому за все обязаны. И главное, – он поднял вверх указательный палец. – Не забывать, что все мы – волки из одной стаи! Делайте, что вам говорят, и все будет тип-топ. Тогда, даст Бог, дорастете еще до нас! – его рука очертила в воздухе круг, заключив в него себя и Массовика.
Сидевшие за столом затихли, обратив к Стражнику исполненные вниманием лица. Даже перебравший комсомольский вожак, начавший было кемарить, очнулся, жадно вслушиваясь в негромкий торопливый говорок депутата.
– Для нас настало золотое время, – продолжал Стражник. – Время жатвы, когда взращенные всходы подарили нам небывалый урожай. Мы оказались в числе тех немногих, кто остался на гребне волны, наблюдая, как большинство народа идет ко дну, принося себя в жертву нам. Нам не надо усилий, чтобы удержаться на плаву, а всего лишь – вовремя выйти на сцену и исполнить перед людьми очередной спектакль! Русский народ всегда верил в сказки, и нам лишь надо разыграть для него ту, что ему больше всего по душе! Завтра намечается очередной выход, – осклабился он, показав присутствующим редкие кривые зубы. – Петушиные бои ширяевцев с ОМОНом!
– Ширяевцы – серьезные ребята, – заметила соратница комсомольского вожака. – Еще неизвестно, кто кому задаст!
– Большая ты, Катерина, да глупая, – вновь ухмыльнулся Стражник. – Какая разница: кто кого? Главное, одно быдло другое колошматить будет нам на потеху! Драться за стойло в виде турникетов, какими площадь огородят! – и, довольный своей шуткой, захохотал, запрокинув голову.
– Наши бы придурки за ними не рванули, – не унималась Соратница. – А то прошлый раз, на “Антикапитализме”, человек десять за уродами этими поперлись!
– А это уже ваша забота, братцы-кролики, – перебил ее Стражник. – Тех, кто слушаться не желает – поганой метлой!.. Из комсомола, из института, из Москвы!.. Пусть катятся на свою периферию, где по ним военкоматы обрыдались!..
– Верно, коли по-человечески не понимают, нехай портянки нюхают да родине служат! – подхватил комсомольский вожак, произнеся слово “Родина” с откровенно брезгливой интонацией.
– Вместе с придурками ширяевскими, – вставила Залевская, умышленно касаясь плеча Стражника полной высокой грудью.
– Хотя, по правде сказать, эти уроды нам не опасны, – вновь пустился в рассуждения депутат, еще больше разомлев от прикосновений помощницы. – Ширяева наши в Думе уже прищучили, а Закляков... Параша ему будет с баландой, а не мандат! – уверенно произнес он. – И вся эта братия там окажется, обещаю, пока у власти наши банкиры и финансисты! А вот если промышленники туда пролезут, – Стражник обвел присутствующих угрожающим взглядом, – то туго нам всем придется! Они еще нового Сталина на престол посадят, помяните мое слово!
– Который сгноит нас в ГУЛАГе! – попытался было пошутить один из комсомольцев.
– Зря смеешься, уважаемый, – Стражник бросил на него уничтожающий взгляд. – Он вас куда похлеще загонит – на стройки, заводы, в шахты!... Вам-то все хахоньки, а мне дед про те времена много рассказывал… Как его в больницу районную простым терапевтом идти заставили… Как брат его чуть под “дело врачей” не попал!.. Как эта усатая сука на пару с Берией хотели партию от власти убрать, чтобы нам последнюю лазейку в люди перекрыть!.. Хорошо, Никитка с Жориком вовремя подсуетились, а то бы, – он по новой презрительно оглядел комсомольцев, – ходили бы вы сейчас не в костюмчиках, а в спецовках рабочих!.. Не на политолога, а на токаря-пекаря бы учились!.. Вместо помощников депутатов, подручными у слесаря какого-нибудь ходили!..
Галя заметила, как передернулись и побледнели лица комсомольцев, а Рыжий вздрогнул, словно к его тощей, с острым кадыком шее приставили отточенный нож.
– Поэтому нам всем надо держать ухо востро, – насладившись эффектом от собственных ужасающих слов, депутат как бы смягчился, придав голосу дружелюбные обнадеживающие нотки. – Пока мы все вместе, нам сам черт не страшен. Народ терпел и будет терпеть, так уж повелось в этой стране. А того, кто пытается ерепениться, мы загоняем в наше стадо, где создаем им иллюзию борьбы. Эти тупорылые кретины живут среди миражей, в придуманном мире, где всем им удобно и привольно, где они играют в свои любимые игры, но по нашим правилам! Мы собрали туда всех неудачников, недоумков и прочий мусор, чтобы он не мешался под ногами, а гнил в одной куче. Участь этих вымороченных уродов – вопить на митингах среди себе же подобных. Под нашу дудку вольно или невольно пляшут все: и те, кто числится в нашей партии, и те, кто молится на уличных вождей типа Витьки Шарикова или Ширяева! Они думают, что борются против режима, а на самом деле работают на нас и наше благополучие! Так что выпьем за извечную русскую дурь! – он сграбастал наполненный до краев фужер потной пятерней. – За то, чтобы эти…
Пронзительная трель мобильника не дала ему завершить тост. С досадой на лице Стражник вытащил из кармана телефон.
– Ну что у тебя еще? – бросил он в трубку. В следующую секунду его лицо начало стремительно меняться, глаза налились кровью, как у быка, вместо вожделенного пойла наткнувшегося на красную тряпку. – И к чему ты это мне рассказываешь? – после продолжительного молчания выпалил он. – Чтобы сообщить мне, что я башляю тупорылых уродов, неспособных поставить на место каких-то сопляков?.. Хватит, не надо мне лапшу вешать!.. Еще раз подобное узнаю, и можешь в грузчики со своими придурками наниматься!.. – он с остервенением захлопнул перламутровую шкатулку мобильника.
– Что там, Андрей? – осторожно спросил его Массовик.
– Цирк полный! Какой-то недоносок ширяевский пятерых “быков” у Калгана отмудохал! – зло отозвался Стражник. – Видать, совсем мои олухи в Посаде нюх потеряли!..
Воспользовавшись моментом, Галя незаметно выскользнула из-за стола. Лицо ее пылало, будто кто-то надавал ей пощечин. Она чувствовала себя так, будто вымазалась в чем-то липком и зловонном, от чего хотелось немедленно отмыться.
Спустившись в туалет, она ополоснула лицо и хотела было выйти, как вдруг услышала шаги на лестнице, вперемешку со знакомым пиликаньем мобильного телефона.
– Легок на помине!.. – по характерному трескучему фальцету она узнала Стражника. – Ты там, смотрю, тоже мышей не ловишь?.. Что у вас там за хрен еще объявился, который нынче в Посаде шухер навел?.. Вояка, говоришь?.. А что же ты молчал о нем?.. Выясни его координаты, а мы сообщим куда надо, чтобы ему на службе хвост прищемили!.. И шевелись давай по основному плану, у тебя неделя осталась!..
Дождавшись, пока депутат покинет заведение, Галя стремглав выскочила из ресторана и почти бегом ринулась к метро, жадно вдыхая прохладный сентябрьский воздух.
“…Сообщим куда надо…” – стучали в сознание слова Стражника. – Господи, это же он про Вадима!..”

* * *

– Что, никак опять пожар?
Вадим появился, как всегда неожиданно, вынырнув из воскресной толчеи Пушкинской площади, и Галя ощутила, как тревога и страх, поселившиеся в душе со вчерашнего вечера, отступили, как отступает ночная мгла перед первым солнечным лучиком, просочившимся из-за горизонта.
– Ну куда ты пропал!.. – Галя бросилась к нему, подобно ребенку, ищущему защиты, утыкаясь ему в грудь. – Я тебе вчера весь вечер звонила, уж не знала, чего думать…
– Чего-чего… Мобила разрядилась, а я это только в полночь обнаружил, как в общагу вернулся, – ответил Вадим, как всегда невозмутимо пожимая плечами.
– Разрядилась!.. Тут вчера такое было…
Сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, она поведала ему о вчерашнем застолье в ресторане. Вадим слушал спокойно, будто бы речь шла о безобидных повседневных вещах. Лишь упоминание о сегодняшнем столкновении с ОМОНом вызвало на его лице мимолетную досаду.
– Они теперь за тобой охотиться будут, – завершила Галя. – Сама слышала, как Стражник координатами твоими интересовался… Я боюсь за тебя…
– Нечего за меня бояться, – он успокаивающе обнял ее, гладя по голове, как маленькую. – Что они мне сделают: на службу сообщат, что я по митингам ошиваюсь? Так это законом не запрещено, а в партии у вас я не значусь… Да и часть, где я служу, они хрен разыщут, – говорил он со своей обычной ироничной усмешкой. – Ты даже ее номера не знаешь, а уж остальные – подавно. А если что, у меня и друзья серьезные имеются…
– Ты как мальчишка, честное слово! – вздохнула Галя. – Они же со всеми заодно: и с милицией, и с ФСБ… За нами же следят все, кому не лень!..
– Знаю, что следят, – вновь усмехнулся Вадим. – Только я тоже не лыком шит, знаю, по каким правилам играть… Ничего со мной не случиться, веришь? – он взял ее за плечи, заглянул в глаза.
– Верю, верю, – через силу улыбнулась она. – Только все равно не по себе мне…

* * *

Площадь Маяковского, где намечался митинг, гудела, как растревоженный улей. Из метро, окрестных улиц и переулков валила молодежь, тащила флаги и транспаранты. Центр площади, у подножия памятника, был отгорожен турникетами, оцеплен солдатами. Чуть поодаль маячили несколько автобусов с зашторенными окнами. Народ, возбужденный предстоящим действом, возможностью вновь пошуметь, отвести душу, втягивался в узкую брешь между турникетами. Бросал на солдат неприязненные взгляды, отпускал в их сторону колкости и ругательства.
У противоположного конца ограждения высился открытый грузовик, с обитым кумачом кузовом и мощными динамиками, водруженными на кабину. На этой импровизированной трибуне уже находился комсомольский вожак с Соратницей и еще пара молодежных лидеров. Подле них вчерашний рыжий парень возился с высокой треногой микрофона.
Перед машиной уже вовсю толпился народ. Национал-большевики, приверженцы известного писателя-эмигранта, агрессивные, напоминающие лихих футбольных фанатов, с одинаковыми повязками на рукавах, нетерпеливо топтались на месте. Тут же клубилась другая толпа, вздымая над головами флаги с нарисованным автоматом Калашникова. Позади них, как бы дистанцируясь от общей массы, находились комсомольцы, в одинаковых красных майках, с заметной иронией оглядывая основную братию.
“Союзовцы” расположились напротив кабины. Их группа выглядела более многочисленной и сплоченной. Ее знамена и транспаранты смотрелись ярче и наряднее остальных, а сам народ был выстроен в шеренги, подобно армейской колонне. Панки, бритые, “ретрограды”, устремив взгляды на стоящего перед строем Заклякова, жадно внимали словам командира.
… – Действуем, как и говорилось, – слышался через общий гвалт его надрывный тенорок. – Как только я произношу: “На Кремль!”, сразу же ломимся на Тверскую!..
Тем временем, стоявший за его плечом Соломонов первым разглядел приближающихся Галю и Вадима.
– А вот и наши герои! – громогласно возвестил он, расплываясь в восхищенной улыбке.
Тотчас же оживились и остальные. Стройные шеренги рассыпались, будто кто-то скомандовал им: “Разойдись!”, распахнулись надвое, образуя живой коридор. Обступали Вадима и Галю, хлопали по плечам. Даже вечно хмурая Ленка одарила их восхищенным взглядом, в котором не было прежней завистливой неприязни.
– Ну вы даете! – восторженно качал головой Губанов. – Одним махом – пятерых под орех разделать!
– А я чуть со страху не умерла, когда узнала! – в тон ему восклицала Светка. – Шутка ли: с бандюгами этими дело иметь!
– Черт, мне надо было бы с вами!.. – виновато говорил Калмыков. – Наплевать на тренировку и ехать!
– Ну-ка, ну-ка, где этот супермен? – Закляков, протиснувшийся сквозь плотную массу соратников, крепко встряхнул руку Вадиму. – Молодец, воин, так держать!
– С такими бойцами мы теперь горы свернем! – подтвердил Соломонов, снизу-вверх почтительно глядя на Вадима. – Я уже статейку про вас накропать успел, в ближайшем номере выйдет. И про отморозков посадских! – добавил он, изобразив на лице благородное негодование
– И Ромка тоже молодец, – Красавченко, по случаю мероприятия одетый в более или менее сносный джинсовый костюм, похлопал по плечу смущенного Спирина. – Говорят, водила тот до сих пор штаны отстирывает!
… – Внимание!.. – хриплое карканье репродуктора заглушило общий восторженный шум. – Лидерам партий и движений просьба подняться на трибуну!..
Закляков, ставший вмиг серьезным и собранным, заторопился к грузовику. Туда же устремились другие лидеры, беспокойно оглядываясь на свои группы, будто родители, оставляющие без присмотра неразумных чад.
В репродукторах вновь захрипело, заскрежетало, будто кто-то невидимый прошелся металлическим скребком по асфальту. Из динамиков грянула бравурная музыка революционного гимна. Заслышав ее, толпа пришла в движение, начала набухать, подобно почке, наливаться общей угрюмой силой. Вверх, как по команде, взлетели сжатые кулаки, сотни глаз воззрились на своих вождей, торжественно застывших в кузове автомобиля.
Первым выступал комсомольский вожак. Напыщенный, словно индюк, он бубнил в микрофон тщательно заученные слова, как добросовестный докладчик, отчитывавшийся перед начальством. Его сменила Соратница, одетая в малиновое платье с вышитым серпом и молотом на груди. Мягко картавя, она вещала о единении всей молодежи, о необходимости сплотиться под знаменами новоиспеченного комсомола.
– Ишь, как гладко стелет!.. – заметил стоявший рядом с Галей вожак бритоголовых. – Так и норовит всех под Зюгу подмять!..
– Еще чего не хватало! – фыркнула топтавшаяся рядом с ним девица в балахоне с надписью “Гражданская Оборона”. – Сдались они нам с этим мухомором!..
Следующим оратором был лидер “Авангарда”, сподвижник знаменитого уличного трибуна. Широко расставив ноги, будто под ним был не кузов старого “ЗИЛа”, а палуба корабля, он бросал в толпу короткие рубленые фразы. В неизменной кожанке, с гладко зачесанными назад иссиня-черными волосами, он напоминал комиссара времен гражданской войны.
– Хорош! – с уважением произнес тщедушный панк с выкрашенный в зеленый цвет гребнем волос. – Его бы к нам, со всей командой ихней!
– Был бы поумнее – свалил бы давно от дяди Вити, – усмехнулся в ответ другой “союзовец”, со значком модной рок-группы.
Следующим выступал бородатый национал-большевик. Каждая его фраза вызывала мощный рев у оставшихся внизу соратников. Один за другим, нацболы вскидывали вверх руки, скандируя: “Сталин-Берия-ГУЛАГ!”. Сгрудившиеся по ту сторону турникетов телеоператоры нацеливали на них черные рыльца телекамер, запечатлевая оскаленные в крике рты, воздетые кулаки, повязки с белыми кругами, в центре которых были изображены серп и молот.
– Прямо как фашисты, – услышала Галя голос одного из солдат, охранявших митинг.
– Какие же мы фашисты, братишка? – обернулся к нему Губанов. – Пойми, друг, не от хорошей жизни мы здесь собрались. Ты вот сам откуда родом будешь?
– С Липецка, – простодушно ответил тот, разглядывая собеседника любопытными мальчишескими глазами.
– Ну и как у вас там жизнь? – продолжал вопрошать Губанов. – Небось работы нет, жить не на что, так? – и поняв, что попал в точку, удовлетворенно кивнул: – Вот и мы потому митингуем, требуем, чтобы все эта мразь, что народ грабит, убиралась подобру-поздорову!..
– Верно, – вступил в разговор второй боец в погонах сержанта, с уважением рассматривая знак участника боевых действий на пятнистой ветровке Губанова, его пустой, заткнутый за пояс рукав. – Мне батя рассказывал: при коммунистах такого беспредела не было!
– Правильно говоришь, служивый! – подхватил разговор Калмыков. – Вы, главное, нас не бойтесь, мы такие же, как вы. Нам вместе надо сволочь кремлевскую поганой метлой гнать!..
– А у вас закурить не будет? – вдруг смущенно попросил первый солдатик.
– Конечно, брат! – радостно закивал Губанов. – Держи! – своей единственной рукой он ловко вскрыл пачку, вытряхивая добрую половину в руки бойцам. Стоявший рядом Вадим также протянул с десяток сигарет другим солдатам и те, робко улыбаясь, брали их, негромко благодаря.
Неожиданно Галя заметила незнакомую женщину средних лет с невыразительным лицом, подошедшую к солдатам с противоположной стороны турникетов. На ее груди был приколот ромбовидный значок с символикой “Союза”, рука сжимала бумажный флажок с портретом Ширяева.
… – Что, прихвостни фашистские, наложили в штаны? – говорила она, обращаясь к бойцам. – Ничего, сейчас мы вас по асфальту-то размажем! Будете знать, как против коммунистов идти!..
– Да мы не против вас, – робко, ошеломленный ее агрессивным напором, ответил один из солдат, щуплый веснушчатый паренек. – Мы сами буржуев этих ненавидим!..
– Ты сам буржуй!.. И власовец, впридачу!.. – злобно выпалила тетка, тыча пальцем в трехцветный шеврон на рукаве бойца.
– Кто это? – толкнула Галя Калмыкова, указывая на скандалистку.
Тот не успел ответить. Перед микрофоном возник Закляков, и площадь, в который раз, восторженно взревела. В свою очередь, лидер “Союза” ответно вскинул руку, приветствуя собравшихся. Его худое лицо сияло, наслаждаясь всеобщим вниманием, аплодисментами в свою честь.
– Товарищи!.. – выдохнул он в микрофон, перекрывая возбужденный гвалт толпы. – Сегодня мы собрались, чтобы выразить свой протест путинской капитализации нашей страны!..
В этот момент Галя почувствовала движение в толпе. Сквозь плотные ряды “союзовцев” протискивались с десяток молодых ребят. На груди каждого красовалась эмблема организации, но Галя могла поклясться, что видит их впервые.
…– Нас, молодежь, сегодня лишили всего, что мы имели при Советской власти!.. – продолжал витийствовать Закляков. – Бесплатного образования, работы!.. Нам обещали свободу, которой мы уже накушались вдоволь!.. Свободу быть нищими, быть изгоями в собственной стране!..
Незнакомцы растворились в толпе. Неподалеку от Гали обосновался бритоголовый крепыш, удачно смешавшись с такими же, стриженными “под ноль” парнями из “Союза”. Впереди, к группе панков пристроился еще один из неизвестных, длинноволосый, одетый в драный балахон.
– Потому сегодня мы пришли сюда, чтобы сказать антинародной власти, что мы – не быдло! – между тем хрипел в микрофон Закляков. – Мы – не послушное стадо! И, если что, у нас хватит сил двинуть штурмом на Кремль!..
– На Кремль!.. – взревела в ответ толпа.
Ряды митингующих дрогнули. Людское море заходило волнами, закипело бурунами. Где-то в толпе “Союзовцев” возник упругий вихрь, срывающий с места разгоряченную человеческую массу, бросая ее на турникеты.
Похолодев, Галя увидела, как несколько влившихся в колонну чужаков подхватили металлическую решетку ограждения, обрушивая ее на головы солдат. В руке одного из незнакомцев мелькнул обрезок трубы, которым он с размаху саданул в лицо белесому солдатику, еще недавно дружелюбно беседовавшему с Губановым. Паренек упал, заливаясь кровью. Следом, неподалеку от грузовика, раздался звонкий хлопок, будто под ногами лопнул огромный воздушный шар. В небо взвились черные космы дыма, горло стиснул едкий удушливый запах.
Оглашая площадь дикими криками, толпа валила на Тверскую, сметая ограждение и опешивших бойцов. Из ее пестрого месива выскакивали неприметные парни, метали в окрестные витрины булыжники и пустые бутылки, крушили стекла в припаркованных на площади автомобилях и тут же отскакивали обратно в толпу.
Людская масса ревела, словно стадо разъяренных быков. Половина народа устремилась вперед, за бегущими в авангарде “союзовцами” и нацболами, другая часть, состоявшая преимущественно из комсомольцев, повернула назад, под гневные крики Соратницы.
Галя оказалась зажатой в толпе, которая несла ее вперед, подобно течению горной реки. Навстречу митингующим из автобусов выскакивали омоновцы, с дубинками и щитами. Выстраиваясь на ходу в боевые порядки, врезались в толпу, молотя по головам и плечам резиновыми палками. Вслед за ними появилась вторая группа, без щитов. По двое, по трое омоновцы выхватывали из общей массы отдельных людей, охаживая дубинками, волокли в автобусы.
Толпа, неуправляемая, зараженная общим порывом продолжала напирать. Новые и новые люди мощной волной выбрасывались на передний край. Получали мощные удары дубинок и кованых омоновских бутс. Падали на асфальт, где их подхватывали расторопные молодцы в касках, заламывали руки, наматывали на кулаки мальчишеские челки и длинные девичьи пряди, тащили в “воронки”.
Среди вытолкнутых в первые ряды Галя увидела Губанова. Неловко орудуя одной рукой, он пытался выбраться из вязкой людской массы. К нему подскочили двое детин в касках, синхронно перепоясали его по худой спине. На выручку другу прорвался Калмыков. Расшвыривая в сторону омоновцев, подхватил Губанова, заслоняя от ударов. Получил по голове гуттаперчевой палкой от набежавшего мордоворота в шлеме. Охнув от боли, двинул в ответ, сшибая противника с ног. На помощь поверженному поспешило еще с десяток омоновцев. Налетев всем скопом на Калмыкова, они завалили его на асфальт, остервенело пиная.
До передней кромки толпы, где мелькали резиновые палки, слышались глухие удары, вперемешку с истошными криками избиваемых, оставалось совсем немного. Стиснутая со всех сторон разгоряченными телами, Галя в отчаянии обернулась назад. Взгляд ее упал на трибуну, где все еще оставалась Соратница с парой комсомольских лидеров. Вцепившись в борт грузовика, она жадно наблюдала побоище, сверкая торжествующими глазами.
Резкая боль заставила Галю истошно вскрикнуть. Чья-то сильная рука ухватила ее за волосы, резко рванула. Перед глазами возникла голова в черном омоновском шлеме, из-под которого свирепо сверкали налитые кровью глаза. Другая рука вцепилась в воротник плаща, закручивая его, наподобие удавки. В тот же миг лицо омоновца внезапно перекосило от боли и он, глухо вскрикнув, отпустил свою жертву, оседая на асфальт.
– Валим отсюда! – возникший рядом Вадим схватил Галю за руку, увлекая за собой обратно в толпу.

* * *
Они вернулись на “Автозаводскую” вместе с другими “союзовцами”, избитыми, удрученными случившемся. Часть людей, во главе с Закляковым и Соломоновым отправились по милицейским участкам, вызволять задержанных товарищей. Оставшиеся в штабе разбрелись по комнатам, зализывая раны. Вадим и Галя ушли в кабинет Заклякова, где она, наконец, дала волю слезам, выплескивая из себя всю накопившуюся боль, отчаяние и страх последних дней.
– Я так и знала, что так будет… – говорила она, в бессилии опустив голову на колени любимого. – Еще когда в этом гадюшнике Стражник со своими планы строил… Неужели все мы – стадо баранов?.. Почему нами орудуют, кто захочет?..
– Инстинкт толпы, – отозвался Вадим. – Здесь, как говорится, достаточно первый камень бросить…
– А мы позволяем им бросать… – подтвердила Галя, чувствуя как теплые ладони Вадима осторожно гладят ее по голове. – Позволяем им вертеться среди нас… Сколько раз я талдычила Заклякову: не надо посторонних в колонну нашу пускать!.. А он: брось, мол, чем больше народу, тем лучше!.. Да и сам он хорош – за каким чертом он этот прорыв устроил?.. Думал, испугаются нас омоновцы?..
– Самоуверенный потому что, – вздохнул Вадим.
– То-то и оно, – согласилась Галя. – Больше десяти лет вот так: пыжимся, воду в ступе толчем, а толку то!.. Какой прок от этих митингов, от этих толп орущих? А страна с каждым годом все больше нищает, все дальше в пропасть катится…
– Надо другой путь искать, – задумчиво сказал он – Помнишь, как Ленин говорил?
– Помню, – чуть заметно кивнула она. – Я сама уже который год над этим думаю, только вот пути этого нового никак не найду… Не партию же свою собирать, в самом то деле… А ты, – она пытливо взглянула ему в глаза. – Что ты думаешь делать?.. Как нам выбраться из этой трясины?..
– Не знаю, – он наморщил лоб, будто ища нужные слова. – Революции в ближайшее время не случится, это точно, разве что бойня, как в девяносто третьем… Знаешь, я тоже долго думал над этим и знаешь к чему пришел? Вспомни, демократы, когда к власти лезли, они не одними митингами Союз развалили. Нет, они сначала все ЦК своими выкормышами заполонили: Горбатым, Яковлевым… В открытую их не победить, разве, что исподволь, их же путем…
– Ты прав, – согласилась Галя. – Только где сил взять?
– Наскребем по сусекам. Нас вот уже двое, а еще – Сашка со Светкой, Юрка, Иваныч…
– Наскребем, – вновь кивнула она. – Если успеем…
За дверью забухали тяжелые шаги. В проеме возник запыхавшийся Мельниченко. За его спиной, всколоченный и напуганный маячил Спирин.
– Галинка, – тяжело дыша, произнес Мельниченко. – С Калмыковым беда!

* * *

– Это тот, которого с Маяковки привезли?
Дежурный врач был немолод, с воспаленными красными глазами. Края его зеленой шапочки потемнели от пота, халат источал прогорклый запах лекарств. Смуглое, изборожденное морщинами лицо выражало усталость и равнодушие.
– Что с ним?
– Хреновые дела, – махнул рукой врач. – Перелом позвоночника. Как бы инвалидом до конца дней не остался.
– Сволочи… – хрипло произнес Мельниченко.
– Да, перестарались, – кивнул врач. – Хотя и их понять можно: омоновец, которого приятель ваш отоварил – тоже тут, в реанимации.
Не спрашивая разрешения, Галя первой направилась вглубь коридора. За ней поспешили и остальные.
– Вы бы обождали чуток, – бросил им вслед врач. – Там мать сейчас у него…
Дверь в палату была приоткрыта. На единственной койке, под белым казенным покрывалом, окутанный бесчисленными проводками, лежал человек. Из-под плотного кокона бинтов виднелось бледное, словно неживое лицо с заострившимися скулами и носом, приоткрытым безвольным ртом, в котором не было ничего общего с прежним Калмыковым.
Подле кровати, спиной к дверям неподвижно сидела женщина, маленькая, болезненно хрупкая, со сгорбленной спиной. Заслышав звук шагов она обернула к вошедшим окаменевшее от горя лицо, которое вдруг стало оживать, наполняясь яростной ненавистью и отчаянием.
– А, явились… – процедила она, и Галю поразил безумный блеск ее глаз. – Полюбоваться пришли на дела свои?.. Любуйтесь, любуйтесь – вон, как парня изувечили!.. Вам теперь в депутаты дорога, а мне ходить за ним, как за дитем малым… Господи, за что мне это?! – вдруг пронзительно заголосила она. – Растила сыночка, последнее отдавала, чтобы рос не хуже других!.. Выучила, на ноги поставила, в люди вывела!.. Думала, сама толком не жила, так за него порадуюсь!.. Да чтоб вам пусто было!.. – кричала она бросая ненавидящий взгляд то на Галю, то на стоящих за ее спиной Вадима и Мельниченко. – Хоть бы вас всех перекалечили, как сына моего!..
На шум в палату вбежала дежурная сестра. Ухватив за плечи бьющуюся в истерике мать, пыталась удержать ее, но та вырывалась, словно хотела броситься на стоящих в дверях людей.
Они покидали палату потерянные, с чувством необъяснимой вины. Шли, понурив головы, слыша за спиной истошный крик матери Калмыкова:
– Будьте вы прокляты, ироды!..

* * *

“Разбор полетов” состоялся во вторник. Накануне Закляков собственноручно позвонил каждому, обязав к семи вечера явиться в штаб.
Галя появилась на “Автозаводской” за полчаса до начала. Еще не доходя до заветной арки, она увидела высокую фигуру Вадима и с радостью поспешила ему навстречу.
– Ты откуда?..
– Да вот со службы на часок отпросился, – улыбнулся он, привычно целуя ее в уголок губ. – Не мог, чтобы тебя не повидать.
– Ты скоро обратно? – спрашивала она, с нежностью разглядывая его худощавое загорелое лицо, с тонким, правильной формы носом, волевым подбородком и большими светлыми глазами, которых удивительно сочетались и бесшабашный мальчишеский задор, и усталая жизненная мудрость.
– Минут десять поприсутствую, – отвечал он, увлекая ее к крыльцу штаба. – Поддержу тебя перед началом.
Штаб был еще пуст, лишь в кабинете лидера “Союза” о чем-то увлеченно беседовали Закляков и Соломонов.
…– Говорю тебе – фигня все эти петарды, – втолковывал командиру Соломонов. – Ментов на это не возьмешь. А вот “Заря” – другое дело, тут мы все оцепление на хрен разметаем!
– Какая еще “Заря”? – спрашивал тот. – Типа “Черемухи” что ли?
– Да нет, не “Черемуха”! – по-бабьи всплеснул руками Соломонов. – Объяснял же тебе: гранаты это такие, их еще спецназ применяет, когда заложников надо освободить. К боеприпасам они не относятся, здесь чисто все, уголовкой и не пахнет, зато эффект – класс!
– А конкретно? – с появившимся нетерпеливым интересом в голосе, переспрашивал его Закляков. – Как эта штуковина действует?
– Да просто, как “эфка” обычная, – объяснял адъютант. – Чеку дергаешь, и кидаешь! Вспышка, грохот офигенный и – минут десять ты в ауте! А пока менты очухаются, мы уже на Красной площади будем!
– А точно не пострадает никто? – все еще продолжал сомневаться лидер “Союза”, но в его птичьих глазах уже загорелся пьянящий азарт.
– Да отвечаю тебе! – “дожимал” приятеля Соломонов. – Они ведь для того и предназначены, чтобы только ослепить, да оглушить на время! Ну разве что, – ухмыльнулся он, – менты с солдатней в штаны наложат! Нормально все будет, Витек! – заговорщицки подмигнул он другу. – Я уже и с прапором в части одной “вэвэшной” договорился. По дешевке штук десять уступит!
– Это вы о чем? – вмешалась в разговор Галя. – Что опять затеваете?
– Так митинг в субботу против коммунальщиков будет, – отозвался Закляков. – Али запамятовала?
– Значит, снова бойню устроить хочешь, – Галя на секунду запнулась, гася в себе нарастающее раздражение. – Чтобы еще половина наших в кутузке до утра парились? Чтобы еще человек десять, как Калмыкова покалечили?
– Так борьба требует жертв…
– Не дури, Витя, – неожиданно произнес молчавший до сей поры Вадим. – Остановись, пока не влип по крупному!
– Так ты-то чего переживаешь? – притворно изумился Закляков. – Можешь вообще туда не ходить. Ты ведь у нас, Казаков, на особом статусе: военнослужащий, как никак! А вдруг ты из-за нас погон лишишься? – лидер “Союза” изобразил на лице панический страх. – Так и быть, сиди дома, служивый! – милостиво разрешил он. – А в бой пойдут те, кому терять нечего!
– То бишь, пролетарии, – добавил Соломонов.
– Дурак ты, Закляков, хоть и в депутаты собрался, – спокойно, не повышая голоса, бросил ему Вадим, поворачиваясь к двери.
– Ладно, сам больно умный, смотрю! – огрызнулся ему вслед лидер “Союза”.

* * *
На этот раз народу пришло меньше обычного. Четверо человек после воскресной стычки с ОМОНом попали в больницу, еще десяток отлеживались дома. Оставшиеся, кто все еще понурые и напуганные, кто, напротив, воодушевленные недавним приключением, жадно внимали воинственной речи Заклякова.
…– Потому, на будущее нам следует лучше готовиться к подобным акциям, – вещал он в зал. – Собрать еще больше народу, быть сплоченнее, смелее! Действовать, как говорится, единым кулаком! – для наглядности он продемонстрировал соратникам собственный худой костистый кулак. – И в субботу, на митинге, у нас будет такая возможность. Повод поквитаться за наших избитых товарищей! Заставить вздрогнуть эту ненавистную буржуйскую власть! И может быть даже, – он обвел собравшихся призывным горящим взором. – Поднять над Кремлем наше знамя!
Сидевшие в зале дружно захлопали. Один из панков залихватски присвистнул. Его поддержали другие. Народ возбужденно заерзал на стульях, нетерпеливо затоптался в проходах между рядами, готовый сорваться с мест, устремившись туда, куда прикажет лидер.
Галя терпеливо пережидала, когда утихнут накалившиеся страсти, чтобы взять слово. Сосредотачивалась, подбирала нужные слова. Уже поднималась из-за стола, глядя, как внимание соратников постепенно переключается на нее, как вдруг в зал вновь заволновался, оборачиваясь к дверям.
В штаб, в сопровождении охранников и незнакомого молодого кавказца вошел Ширяев. На секунду задержавшись на пороге, он оглядел зал, словно дожидаясь, когда все присутствующие заметят его персону, а после двинулся к сцене вальяжной начальственной походкой.
Все как по команде вскочили с мест, замерли, вытягиваясь во фрунт, словно солдаты при виде генерала. Задние тянулись через головы соседей, жадно рассматривая вблизи того, кого привыкли видеть лишь на экране телевизора, газетных снимках и трибунах многотысячных митингов. Запечатлевали взглядами высокий лысоватый лоб лидера партии, настороженные желтоватые глаза, утиный нос с беспокойно подрагивающими ноздрями, тонкие, почти незаметные губы, прикрытые пышными седыми усами.
Депутат и гость проследовали в президиум. Охранники, дюжие молодцы в одинаковых черных костюмах, с торчащими из ушей проводками антенн, остались в дверях. Навстречу вождю расправив плечи шагнул Закляков, враз став донельзя серьезным и взволнованным. Соломонов, непривычно быстро для своей грузной комплекции, выскочил из-за стола, уступая место гостям.
Благодушно улыбаясь, Ширяев пожал руку Заклякову, кивнул Гале и Соломонову, поворачиваясь лицом к залу, который вновь зашелся аплодисментами. Депутат сдержанно улыбался, едва заметно поводил тучными плечами, будто выставляя себя на обозрение.
– Ну, как дела, друзья? Как настроение? – дождавшись, когда утихнут овации, обратился он к залу. – Боевой дух не иссяк?
– Не-е!.. – дружно отозвался народ.
Депутат еще больше расплылся в улыбке, отчего вдруг стал похож на греющегося на солнышке жирного кота, и все сидящие в зале невольно повторили довольное выражение его лица, подобно отражению в зеркале.
– Наслышан про ваши последние подвиги, – выдержав паузу, вновь заговорил Ширяев. – Про Посад, – он бросил короткий взгляд на находившуюся рядом Галю, – про митинг на Маяковской, – депутат вновь воззрился на основную часть народа. – По воскресным событиям я уже отправил депутатский запрос в прокуратуру и лично мэру…
Галя вдруг заметила, как сидевший в первом ряду Губанов напряженно разглядывает ширяевского спутника. Всматривается в его худощавое плосковатое лицо, смоляные сросшиеся у переносицы брови, черные узковатые глаза, массивный золотой перстень с арабской вязью, блестевший на безымянном пальце.
… – Рад сообщить вам, что согласно опросу жителей Посадского района, – между тем продолжал Ширяев, – минимум две трети из них будут голосовать за нашего товарища и командира, – он одобряюще глянул на Заклякова и тот зарделся, благодарно кивнув в ответ. – Да и в остальном позиции наших кандидатов по округам довольно сильны.
Галя не отрываясь наблюдала за Губановым, пытаясь понять причину его странного поведения. Чем больше он вглядывался в сидевшего в президиуме кавказца, тем больше каменело его лицо, сужались глаза, выступали скулы.
…– Однако, в ходе нашей работы, – вновь заговорил Ширяев, став в одночасье серьезным и сдержанным, – у нас возникли некоторые изменения, так сказать: корректировки. Все вы знаете, что вместе с Виктором, в посадском округе мы выдвигали еще одну кандидатуру – на пост городского главы. Однако, по некоторым причинам наш прежний кандидат, директор тамошнего завода, отказался от участия в выборах. Поэтому, вместо Горнякова, в мэры Посада будет баллотироваться наш другой союзник и единомышленник, – он повернулся к восседавшему рядом с собой кавказцу. – Вахид Терлоев.
Зал вновь оживился, обратив взгляды теперь уже на ширяевского спутника. Тот едва заметно кивнул, изобразив на смуглом лице некое подобие улыбки.
– Наш дорогой друг Вахид, – продолжал Ширяев, – как и все мы, не понаслышке знаком со зверствами нынешнего антинародного режима. Его дом в Гудермесе разрушили и сожгли, два его брата геройски сложили головы в боях с путинскими войсками. Как и его земляки – наши чеченские братья, Вахид и сам, не на словах, а на деле доказал свою преданность борьбе с режимом, с оружием в руках защищая свой дом от посягательств армейских карателей. Он и его друзья станут нам надежным подспорьем в нашем общем деле, поэтому я прошу вас поддержать Вахида на выборах в Посаде…
В зале раздался глухой стук. Губанов, бледный, как мел, медленно поднимался, с грохотом роняя стул. На его лице играли желваки, левая щека судорожно дергалась. Выпрямившись в полный рост, он подался вперед, буравя взглядом чеченца, будто хотел броситься на него. Он уже сделал шаг вперед, но тут же резко развернулся и двинулся прочь, колыхая пустым рукавом. Следом за ним, подобно испуганной птахе, устремилась Светка.
Ошеломленный народ вскакивал с мест, бросая недоуменные взгляды то на уходивших Губанова со Светкой, то в президиум, где взбудораженный Закляков что-то нервно объяснял Ширяеву и Вахиду. Вдогонку Губанову, расталкивая стоящих на пути людей, бросился Спирин.
– Тихо, тихо! – рявкнул Закляков, гневными взглядами заставляя подопечных оставаться на местах. – Сиди, малахольная! – прикрикнул он на Галю, вместе с остальными вскочившую со стула.
Бросив на лидера уничтожающий взгляд, Галя вырвала руку и стремглав бросилась к выходу, но оттуда уже возвращался растерянный Спирин, держа в руках два партийных билета.

* * *
Она покинула собрание, где раздосадованные Закляков и Ширяев пытались утихомирить возмущенный народ. Вместе с ней ушли Спирин, Мельниченко и десяток бритоголовых. Расположившись в сквере по соседству, они бурно обсуждали случившееся.
– Ну, Ширяев, ну сука! – возмущался вожак бритоголовых, по прозвищу Череп, могучий малый с грубым, изрытым оспой лицом. – Уже под черных стелется, как шалава подзаборная!
– И Закляков тоже хорош, – вторил ему длинный худой пацан, носивший кличку Зорро. – За депутатство свое мать родную в бордель продаст!
– Валить надо из этой шарашки гребаной, – убежденно заявил еще один “союзовец”, маленький рыжеватый парнишка. – Все эти партии на корню масонами куплены, я сам читал…
– Да обожди ты со своими масонами, – перебил его Череп. – Тут надо конкретно решать: либо валим из “Союза” на фиг, либо на место этих кренделей ставим… Ты-то что скажешь,? – обратился он к Гале.
– Не знаю, ребята, – покачала головой Галя. – Я сама запуталась и уже не верю никому… Давайте пока подождем – она обвела взглядом понурые лица соратников. – Хоть недельку еще посмотрим. А с Закляковым я поговорю…
Она поднялась со скамейки и, кивнув на прощание, направилась к метро.
…Уже на платформе ее неожиданно нагнал Спирин.
– Слушай, Галка, тут такое дело, – начал он, осторожно озираясь по сторонам. – Можно я к тебе сегодня вечерком подскочу?
– Что у тебя стряслось? – она удивленно посмотрела на друга.
– Да понимаешь, я тут нынче в ваши края намылиться собираюсь, – сообщил тот. – Знаешь стройку за мостом, напротив твоего дома? Так вот, – он вновь подозрительно огляделся вокруг, будто боялся, что кто-нибудь из стоящих рядом людей услышит их разговор. – Там пятиэтажка полуразрушенная есть, которую никак доломать не соберутся. В общем, я решил там смесь свою опробовать...
– Ты что, никак взрывать собрался? – ошарашенно произнесла Галя.
– Тише ты! – шикнул на нее Спирин, испуганно покосившись на обосновавшуюся в шаге от них дородную тетку с безразмерным баулом. – Хибару эту же все равно сносить будут, а мне штуковину свою надо срочно испытать! Если все подтвердится – ей же ни в одной стране аналогов не будет!
– Брось, Рома, – она почувствовала, как в душе вновь всколыхнулась забытая тревога. – А если поймают тебя с взрывчаткой твоей? Или рванет она по дороге?
– Не рванет, – убежденно сказал он. – У меня все продумано, она без таймера хрен сработает, а его я только на месте включу.
– А вдруг пострадает кто-нибудь? – не унималась Галя.
– О чем ты! Там даже собаки бродячие не водятся, – махнул рукой Спирин. – Я же, перед тем, как решиться, всю эту стройку облазил. Да и хреновина моя в пластиковой бутылке будет: ни тебе осколков, ни другой какой фигни… Выручай, Галка, – он просительно глянул на нее. – Сама понимаешь, негде мне больше ее испытывать… Меня и так деятель один подвел, – вдруг по-детски обижено добавил он. – Обещал на машине со мной на место смотаться, а сегодня вдруг на попятную пошел: кардан в его лайбе, что ли забарахлил…
– Опасно это все, Рома, – с сомнением сказала она.
– Не боись, все в норме будет, – приняв ее неуверенный тон за окончательное согласие, поспешно заверил Спирин. – Я быстренько штуковину свою пристрою и – к тебе. Вместе с балкона посмотрим, как эта хрень рванет! В общем, жди! – воодушевленно бросил он напоследок, запрыгивая в подошедший состав.

* * *
За окном уже полностью сгустились влажные осенние сумерки, поглотив каменные заросли кварталов и гул машин на близком шоссе. Ночь, накатывающая подобно морской волне, погружала город в пучину усталого покоя. В синем безбрежном океане, словно маяки, вспыхивали сиреневые огни фонарей.
Вот уже четвертый час Галя не могла найти себе места. Терзаемая недобрыми предчувствиями, она бродила по квартире, механически поглядывая то на настенные ходики, то за окно, где под темной дугой моста тускло блестела железнодорожная колея.
Время от времени Галя пыталась отвлечься от дурных мыслей. То хваталась за недочитанную книгу, то включала компьютер, пытаясь закончить очередную главу диссертации. Несколько раз она набирала номер Вадима, вновь слыша в трубке монотонный бесстрастный голос автоответчика: “… Абонент временно недоступен…”, и, бросив бесполезный мобильник на тумбочку, снова принималась бесцельно кружить по комнатам.
Протяжный гудок электрички за окном ударил по натянутым нервам, подобно электрическому разряду. Очнувшись, она бросила взгляд на часы и выскочила на балкон.
Темные бруски состава с золотистыми бусинами окон медленно скользили вдоль платформы, набирая ход. Огласив окрестности протяжным гулом и нервным перестуком колес, поезд умчался в сторону “Царицыно”, оставив на перроне несколько темных фигур, которые начали торопливо подниматься по ступеням моста. Добравшись до вершины, растворились во мгле и только одна из них повернула в сторону Галиного дома.
Чувствуя, как к горлу подступила шершавая сухость, Галя подалась вперед, до рези в глазах вглядываясь в идущего по мосту человека. Закусив губу, она не отрываясь следила, как в расплывчатых пятнах фонарей мелькает знакомый хрупкий силуэт с сутулыми узкими плечами, на одном из которых болталась продолговатая спортивная сумка.
Спирин шел быстрым неровным шагом, время от времени оборачиваясь назад. С каждой секундой Галя все отчетливей различала его вихрастую голову, мешковатую ветровку, расклешенные, подметавшие асфальт джинсы.
До спуска с моста, за которым начинался забор заброшенной стройки, оставалось не больше пятидесяти метров. В очередной раз повертев по сторонам головой, Спирин ускорил шаг, и в этот миг где-то внизу под Галиными окнами надрывно взревел мотор.
Из-за соседнего дома, глухо завывая двигателем, выскочила легковая машина. Взвизгнув тормозами, она понеслась к мосту. Одновременно с ней с противоположной стороны шоссе показались еще два автомобиля. На крыше переднего яростно пульсировал проблесковый маячок, разбрасывая в темноте лиловые кляксы света. Все три машины ринулись к спуску, где маячила одинокая сутулая фигура.
Оцепенев, Галя смотрела, как автомобили, взвизгнув тормозами, окружили Спирина и из них посыпались люди. Услышала, как Спирин что-то истошно закричал, заслоняясь сумкой от набегавших оперативников. Бросившись к парапету, метнул свою ношу вниз и, через секунду, окрестности сотряс мощный взрыв, от которого жалобно зазвенели стекла в домах, а из-под моста полыхнула яркая вспышка.
Нападавшие отпрянули было назад, но, в следующее мгновение вновь бросились на Спирина, сшибая с ног, погребая его под своими телами. К месту схватки подлетела четвертая машина, из которой выскочил еще один человек, держа на плече пенал видеокамеры.
Опомнившись, Галя метнулась в квартиру, готовая бежать на помощь другу, но ноги вдруг предательски подкосились, и она медленно опустилась на пол, уткнувшись лицом в жесткий дверной косяк.

* * *
Всю ночь она провела без сна, терзаемая жгучей, грызущей сердце болью. Она не прошла и к утру, когда над мокрыми от дождя крышами, забрезжил серый безрадостный рассвет, а лишь стала еще острее и невыносимей.
…На работе, с трудом отсидев на пятиминутке, Галя уединилась в одной из пустующих комнат, пытаясь забыться, стереть из памяти вчерашний кошмар. Уронив голову на стол, медленно проваливалась в пустоту, растворяясь в ней вместе со своей болью, переживаниями, ощущением собственной беспомощности и никчемности.
… – Ты никак захворала? – услышала она над ухом голос Крупинина.
– Да так, нездоровится, – вяло пробормотала в ответ Галя, торопливо поднимаясь со стула.
– Ты давай, заболеть не вздумай, – строго и одновременно сочувственно произнес завлаб, – Тебе завтра зверей своих забивать!
– Завтра? – окончательно очнулась Галя. – Ведь мы вроде на будущей неделе планировали…
– Какая еще будущая неделя? И так тебе лишних пять дней накинули, – заведующий изобразил на лице неприступное выражение. – Мне к трем уже результаты будут нужны… Да! – спохватился он. – Тебя зачем-то Ярошенко вызывал…
Недоумевая, зачем она могла понадобиться заму по режиму, Галя направилась в административный корпус. Отыскав среди одинаковых дубовых дверей апартаменты отставного чекиста, она на мгновение замерла, на пороге приведя в порядок прическу и придав вялому сонному лицу сосредоточенно-бодрое выражение.
Однако Ярошенко в кабинете не оказалось. За столом заместителя директора находился молодой мужчина с неприметным лицом, в котором Галя узнала Жарикова, оперативника из ФСБ, “опекавшего” партию Ширяева.
– Заходи-заходи, Щербинина, – обратился он к Гале, кивком указывая на свободный стул напротив.
– Что случилось? – машинально спросила Галя, ошеломленно застыв на пороге.
– А то сама не знаешь что, – усмехнулся чекист. – Небось сама давеча все из окна видела… Да ты присаживайся, присаживайся, – повторил он. – Разговор долгий будет.
– О чем нам говорить? – враждебно произнесла Галя, заслоняясь от проницательных глаз собеседника неприступной отчужденностью.
– О делах ваших, террористы доморощенные, – с невеселым сарказмом ответил Жариков. – Или, думаете, все вам с рук сойдет? Все, ребятки, кончились шуточки…
Оперативник потер пальцами лицо, будто смывая с него прежнее благодушное выражение.
– Так чего хотел взрывать Спирин? – ледяным тоном поинтересовался он. – Мост или еще что-нибудь покруче?
– Не знаю, – бесстрастно отозвалась Галя.
– А может быть он собирался рвануть заправку? – будто не слыша ее ответа, продолжал спрашивать майор. – Ту самую, на братеевском повороте? А потом к тебе – юрк, и схоронился.
– Я ничего не знаю, – монотонно повторила Галя.
– Знаешь ты все, – отчеканил Жариков. – И про смесь, что дружок твой соорудил, и место наверняка на пару с ним обговаривали. Все распланировали, по минутам рассчитали да вот беда, – его лицо исказила кривоватая усмешка. – Пронюхал про это кто-то третий, да стуканул куда следует. Так или не так я говорю?
Галя не удостоила его ответом.
– Хороший стукачок попался, – продолжал чекист. – Все сообщил: и время, и место. Интересно, сам ему Спирин проболтался или как?
– Вот у него и спросите, – презрительно откликнулась Галя, – у стукача вашего…
– Рад бы, да вот незадача: не знаком я с ним, – театрально развел руками майор. – Не наш это человечек. Если бы он нам информацию сливал, доверили бы мы разве ментам дружка твоего брать? Позволили бы ему час с бомбой по метро да электричке болтаться? Да мы бы еще дома его спеленали! Так что ты скажешь, – оперативник вновь стал серьезным. –куда Спирин давеча собирался? Какой объект на воздух хотел поднять?
– Не знаю, – в который раз с каменным лицом повторила Галя.
– Ну-ну, молчи, партизанка фигова, – усмехнулся Жариков. – Не надоело еще комсомолку на допросе в гестапо изображать? Эх Щербинина, Щербинина, – вдруг совсем другим, сочувственным тоном произнес он. – Взрослая ты девка, а херней маешься. Давно бы уже замуж вышла, детишек нарожала и жила, как все!
– Я сама знаю, как мне жить, – враждебно сказала она в ответ.
– Нет, ни хрена ты не знаешь, – вздохнул майор. – Думаешь, ты в шарашке вашей за Родину борешься? Дудки! За карьеру чужую приключений на задницу ищешь! Мало вам, дуракам, Калмыкова? Мало Спирина? Хотите ни за хрен собачий остальным жизнь поломать?
Галя хотела было ответить, бросить в лицо этому искусному актеру в погонах, умело изображающему из себя заботливого родителя, все, что думает о нем, но вдруг поняла, что не может этого сделать. Что-то неведомое, необъяснимое мешало ей назвать слова Жарикова ложью и клеветой.
– Смотри, подруга, доиграетесь вы все, – оперативник взглянул на нее все с тем же странным сожалением. – Найдете себе неприятностей. Начнут вас пинками под зад гнать: кого с института, кого – с работы, кого, – он сделал небольшую паузу, – со службы выпрут…
Вздрогнув, Галя опустила глаза, чтобы майор не заметил промелькнувшую в них внезапную вспышку страха. “…Вадим… – пронеслось в е голове. – Они уже и про него знают…”
– Поражаюсь я тебе, Щербинина, – покачал головой Жариков. – Неужели у тебя ума не хватило дружка своего от этой затеи отговорить? А может, он вправду и не думал мост взрывать? – он вновь пытливо воззрился на нее. – И не на заправку шел, а на стройку заброшенную? Не мстить собирался, а изделие свое испытать?
– Да… – помимо своей воли вымолвила Галя.
– И я так думаю, – кивнул оперативник. – Не тот он человек, Спирин, чтобы под террориста косить. Только вот ваши иначе считают…

* * *
Она вернулась в лабораторию в смятении, с паническим страхом в душе, какой испытывает обложенная охотниками дичь. Закрывшись в комнате, извлекла из сумочки мобильник. Отыскав в электронной памяти номер Вадима, торопливо ткнула кнопку дозвона.
– Это я… – выдохнула она, едва услышав в трубке голос любимого.
Торопливо, перескакивая с пятого на десятое, она поведала ему обо всем. Описала в красках вчерашнее задержание Спирина, с точностью до фразы пересказала недавний разговор с Жариковым.
– Я боюсь за тебя… – повторила она, закончив рассказ. – Они уже все знают… И про Ромку, и про тебя…
– Не бери в голову, – отозвался Вадим. – Служба у них такая: все знать… Ничего, – его голос внезапно посуровел. – Будет и на нашей улице праздник. И сука та, что Ромку под монастырь подвела – ответит за все по полной, слово даю!..
В трубке раздался еле слышный щелчок, возвестив о конце разговора. В следующую же на пороге возникла Ирочка.
– Быстрее, Галка!.. – выпалила она. – Там ваших в новостях показывают!..
Вслед за лаборанткой Галя кинулась в соседнюю комнату, где на приземистом приставном столике притулился маленький импортный телевизор. На экране мелькали знакомые фрагменты минувшей ночи: пустынный мост с бредущей по нему одинокой фигурой, налетавшие со всей сторон оперативные машины. Яркая вспышка взрыва на насыпи, мордовороты в штатском, заламывающие Спирина.
“…Как уже сообщалось ранее, – бубнил за кадром голос диктора, – вчера в районе платформы “Москворечье” сотрудниками милиции был предотвращен очередной терракт, который пытался совершить представитель леворадикальной молодежной организации “Союз молодых коммунистов”, двадцатидвухлетний Роман Спирин. Собственноручно изготовив взрывчатую смесь, эквивалентную по мощности восьми килограммам тротила, Спирин решил устроить взрыв в одном из зданий, на Каширском шоссе, предположительно – в ночном ресторане…”
– В каком еще ресторане?.. – ошеломленно вымолвила Галя.
“…Нашим корреспондентам удалось встретиться с лидером “Союза молодых коммунистов”, кандидатом в депутаты по Посадскому избирательному округу Виктором Закляковым…” – тем временем сообщил диктор.
Кадры оперативных съемок сменил знакомый пейзаж дворика на “Автозаводской”. На экране возникло крыльцо штаба и на фоне его – Закляков в неизменном модном пиджаке со значком на лацкане.
“ То, что произошло этой ночью, – чеканил в камеру Закляков, – есть результат антинародной политики путинского режима. Поступок нашего товарища не был согласован с руководством партии, это был порыв отчаяния молодого коммуниста, решившего лично поквитаться с нуворишами и толстосумами. Не имея иных возможностей воздать по заслугам обворовавшим народ буржуям, он решил взорвать один из их притонов – ночной ресторан на Каширском шоссе, где каждую ночь прогуливают награбленное “новые русские” и прочая сволочь!..”
– Сволочь… – словно эхо машинально повторила Галя, глядя на вещающего с экрана Заклякова.

* * *

– Какие люди!..
Закляков был уже изрядно пьян. Его белая, в тонкую полоску рубашка была расстегнута до пупа, волосы на голове стояли торчком, глаза стеклянно таращились на стоящую перед ним Галю.
– Проходи… – он неловко сторонился, приглашая ее вглубь своего штабного кабинета, где виднелся стол с парой бутылок, вскрытыми консервами, толсто порезанными ломтями хлеба за которым расселись Красавченко, Ленка и еще трое незнакомых юнцов.
– Что отмечаем? – холодно поинтересовалась Галя, с неприязнью озирая застолье.
– Смычку с народом! – пытаясь изобразить на лице некое подобие торжества, откликнулся Закляков. – Присаживайся, Галка, выпей с нами. Нам, лидерам, надо чаще снисходить до рядовых членов, дабы узнать, чем дышит простой народ…
– Выйди, поговорить надо, – прервала его разглагольствования Галя.
– О чем?.. Говори здесь, – он гордо ткнул пальцем куда-то в пол. – У меня от народа тайн нету!
– Ты что сегодня телевизионщикам плел? – с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, произнесла Галя. – Ты что, Ромку под терроризм подвести хочешь? Чтобы ему с ходу лет пятнадцать впаяли?
– Может быть… – Закляков состроил печальную гримасу. – Может, и впрямь ему отмотают на полную катушку… Но зато какой резонанс! – вдруг воскликнул он. – Какая шумиха! Сегодня вся Москва только и говорит, что о нас! “Красные экстремисты в городе!”… “Большевистский террор – не вымысел, а реальность!”. Вот, – он указал на сидящих за столом незнакомых парней, – двух часов не прошло после показа, а у нас уже пополнение! Теперь народ повалит к нам косяками и по численности мы наконец заткнем за пояс анпиловский “Авангард”, нацболов и комсомольцев вместе взятых! Теперь наши избиратели увидят, что мы умеем не только орать на митингах, но и действовать!.. А Рома… – он вновь изобразил на лице нечто вроде сожаления. – Что ж, победы без жертв не бывает… Когда мы придем к власти, мы освободим его из тюрьмы и провозгласим национальным героем…
– Он в тюрьму, а ты – в Думу?! – процедила Галя, чувствуя, как переполнившее чашу отчаяние хлынуло через край, ударяя в голову обжигающей яростью. – Черта с два! Я лично… – на миг она задохнулась от безудержного клокочущего в ней гнева, – лично поеду в Посад и расскажу, какой ты есть на самом деле! В газету местную, в администрацию!.. Шиш тебе с маслом будет, а не мандат депутатский!..
…Закляков нагнал ее на улице.
– Обожди, Галка… – на лице лидера “Союза” не было прежнего бахвальства и спеси. – Ты права, накосячил я выше крыши… сам не знаю, что со мной… Ты только, – он умоляюще взглянул на нее хмельными слезящимися глазами, – не езди в Посад, не надо… Если я пролечу – кранты мне… Это ты у нас человек уважаемый, ученый, работу классную имеешь, а я? У меня же, – он махнул рукой в сторону штабного крыльца, – кроме митингов этих да партии – ничегошеньки за душой нет…
Он стоял перед ней поникший и жалкий. На расхристанной, выбившейся из брюк рубашке темнело свежее жирное пятно. Нестойкие ноги подрагивали, будто он собирался рухнуть на колени.
– Иди ты к черту! – устало произнесла Галя, смерив его презрительным, полным отвращения взглядом.

* * *

Млечный утренний свет струился через приоткрытые шторы, вспыхивая серебряными бликами на выложенных в ряд скальпелях. Сгрудившиеся в контейнере крысы тянулись на его холодный блеск, нервно пищали, тыкаясь мордами в стенки пластикового ящика.
– Ишь, чувствуют смерть, – кивнула в их сторону Ирочка.
– Умные твари, – согласилась Галя, доставая из шкафчика пузырьки с эфиром, пробирки, круглые стеклянные коробочки.
Она вновь окинула взглядом стол, проверяя наличие необходимых предметов и инструментов. Собирала волю и разум в единый сгусток, отрешаясь от посторонних мыслей.
– Начали, девоньки, – восседавшая за соседним столом Горлова нацепила на нос очки и подвинула к себе штатив с пробирками.
Облачившись в двойные резиновые перчатки, Ирочка запустила руку внутрь контейнера, извлекая на свет первую крысу. Несчастное животное пронзительно пищало, извиваясь сильным жилистым телом, покуда металлический, пахнущий эфиром намордник не заставил ее затихнуть.
Точным движением Галя полоснула крысу скальпелем по горлу. Тварь вновь забилась, выталкивая в подставленную пробирку черные сгустки крови. Обмякла, запрокинув полуотрезанную голову, оскалив узкую пасть с длинными желтоватыми зубами.
Следующим взмахом скальпеля, Галя рассекла крысиное туловище от горла до паха. Уже без излишней осторожности, как в прошлый раз, вытащила наружу сизую требуху. Отыскала среди сплетения кишок желудок, напоминающий розоватый камушек. Вглядывалась, ища и не находя следов недавней опухоли, пока не заметила крохотную белесую песчинку на одной из стенок.
– Ого! – Горлова, склонившаяся над вспоротой тушкой, поднесла к глазам лупу. – Надо же, исчезла почти!
– Я же говорила Крупинину, что еще недельки две подождать надо, – отозвалась Галя, отсекая стенку желудка и помещая ее в плоскую стеклянную коробочку.
Одна за другой, одурманенные эфиром крысы плюхались на стол. Скальпели вспарывали безвольные мохнатые тушки, вываливая наружу разноцветные внутренности. Их отдельные фрагменты темнели, заключенные в стеклянные саркофаги. Выпотрошенные мертвые твари летели в мусорное ведро, устилая его днище серыми бугорками.
– Ну что, дело идет? – заглянувший в операционную Крупинин зорко оглядел подопечных сквозь выпуклые линзы очков.
– Еще как! – ответила за всех воодушевленная Горлова. – Похоже, Галина наша и вправду средство от рака изобрела!
– Вы главное, к обеду закончите, – словно не слыша ее, попросил завлаб. – А то я на совете буду бледный вид иметь! – добавил он исчезая за дверью.
Галя с усмешкой покосилась в сторону шефа и вновь принялась за работу.

* * *
Крупинин возвратился в начале пятого.
– Слушай мою команду, – радостным возбужденным голосом объявил он сидевшей за компьютером Гале. – Отставить работу и – за мной!
Вслед за шефом Галя проследовала в его кабинет, где их уже поджидали остальные сотрудники лаборатории. На длинном столе, за которым прежде проводились пятиминутки и совещания, высилась бутыль с дорогим французским вином, нежно белел кремом роскошный торт, блестела хрустальная ваза с фруктами.
– Заходи, герой дня, – приглашал заведующий смутившуюся Галю. – Отметим твой почин!
Старший научный сотрудник Королев, крепкий сорокалетний мужик с окладистой рыжеватой бородой, галантно разлил вино по рюмкам. Крупинин, торжественный и гордый, поднялся, нависая над столом тучным широким телом.
– Итак, сегодня у нас особый день, – произнес он, пробегая глазами по лицам собравшихся и останавливая взгляд на Гале. – Особый не только потому, что мы закончили в срок основной договорной эксперимент… С сегодняшнего дня в нашем коллективе появился талантливый молодой ученый, чье имя, в скором времени, будет вписано золотыми буквами в историю мировой науки! – он первым протянул к Гале руку с зажатой в ней рюмкой, и вслед за ним оживились остальные.
– Молодец, Галина, так держать! – произнесла Горлова, с удовольствием глядя на подопечную.
– Ну что, рак ты, считай, научилась лечить, – Королев, протиснувшийся вслед за Горловой, звонко чокнулся с виновницей торжества. – Правда, пока у только крыс, но все равно – достижение! – и, довольный своей шуткой, громко захохотал.
Со всех сторон к Гале тянулись рюмки с искристым, благоухающим заморским ароматом вином, в котором сверкали крохотные золотые искорки. Растерянная от всеобщего внимания, она смущенно улыбалась в ответ.
– Кстати, тут твой научный звонил, – ставя на стол опорожненную рюмку, продолжал заведующий. – Передавал поздравления и сказал, чтобы диссертацию скорее заканчивала. Он твою защиту на декабрь уже запланировал!
– Александр Семенович, а на совете-то чего шеф сказал? – деликатно перебила его Гончарова.
– Там вообще фурор был! – довольно отозвался Крупинин. – Шелеста от зависти чуть паралич не хватил, а у Клейнера чуть глаза из орбит не повыскакивали! Он при мне аж в Америку звонил, спонсорам нашим докладывал. Так что, – завлаб вновь повернулся к Гале, – глядишь, скоро по контракту в Штаты поедешь!
– Так значит, утвердили ЛС? – не веря собственным ушам, переспросила Галя. – Дали добро на разработку?
– Нет, – покачал головой Крупинин. – Будем, как и прежде американский препарат опробовать… Да ты не журись! – заметив убитое выражение Галиного лица, добавил он. – Не ты первая от ворот поворот получаешь. Политика у нас нынче такая – на Америку равняться…
– Это верно… – севшим голосом произнесла Галя, чувствуя, как радостный огонек в душе вдруг погас, словно задутый резким порывом ветра.

* * *
Впервые Галя шла в штаб без прежней радостной спешки. Не бежала окрыленная, предвкушая через несколько минут окунуться в привычную родную атмосферу, а медленно ступала по пыльному асфальту, будто оттягивая встречу с Закляковым и остальными. Так идут на прием к стоматологу, чтобы избавиться от больного, не дающего покоя зуба, страшась предстоящей процедуры и одновременно сознавая ее необходимость.
Сегодняшний визит на “Автозаводскую” был сродни походу к зубному. В болтавшейся на плече сумочке лежало заявление о выходе из партии. Собрав в кулак волю, изгнав из души сомнения и переживания, Галя двигалась к знакомому повороту в переулок, представляя, как через несколько минут она войдет в кабинет Заклякова, молча положит на стол заявление и партбилет и, не реагируя на расспросы и увещевания, также безмолвно удалится. Навсегда порвет с политикой, грязными предвыборными игрищами, бестолковыми митингами и собраниями. Уйдет с головой в работу, обзаведется семьей и наконец заживет, как все остальные.
Это желание было так остро и велико, что она невольно ускорила шаг. Почти бегом нырнула в знакомую арку… и замерла.
Двор был полон машин и людей. У штабного крыльца сгрудились легковушки с одинаковыми тонированными стеклами и штырьками антенн. Тут же у входа замерло двое крепышей в штатском, напряженно зыркающих по сторонам. В дверном проеме то и дело мелькали другие мужчины с такими же одинаковыми короткими стрижками и глазами охотничьих псов, среди которых Галя узнала Жарикова.
Здесь же, оттесненные на детскую площадку, толпились обитатели штаба, наблюдая происходящее, кто с затаенным испугом, кто с робким возмущением, кто с нескрываемым любопытством.
– Что случилось? – тронула Галя за рукав стоявшего с краю Мельниченко.
– Обыск, – отозвался тот. – Утром “фээсбешники” Заклякова с Соломоновым взяли. Говорят, арсенал целый в машине у них нашли.
– Какой еще арсенал?.. – недоуменно вымолвила Галя.
– Черт его знает, – вмешался в разговор еще один партиец, сухонький бойкий старичок. – То ли оружие везли, то ли взрывчатку… Да вон, сейчас небось расскажут что к чему, – кивнул он на крыльцо штаба, откуда выходило руководство партии.
Ширяев шел первым. Его круглое лицо раскраснелось, словно после жаркой парилки. Прежде лощеное, невозмутимо-благодушное, теперь оно выглядело растерянным и злым. Даже не взглянув на оживившийся при его появлении народ, он нырнул в поджидавшую его машину с трехцветным пропуском на лобовом стекле.
Его помощник Куделин, полноватый живчик лет пятидесяти, почтительно склонился к окну автомобиля, выслушивая последние напутствия. Другой заместитель, Громаков, сухощавый аскет из отставных военных, направился к столпившимся во дворе соратникам.
– Ну что там, Сергеич? – обратился к нему Мельниченко.
– Ничего хорошего, – хмуро отозвался тот. – Взяли сегодня этих двоих олухов с гранатами боевыми!
– Боевыми?.. – невольно переспросила Галя. – Они же шумовые собирались купить, типа хлопушек…
– Не знаю чего они собирались, а только гранаты самые что ни на есть боевые были, – раздраженно повторил Громаков. – “Эфки” осколочные, десять штук. И за каким хреном только они понадобились им?
– Что же теперь, Заклякова в депутаты не пустят? – непонимающе спросила вертевшаяся подле девчонка-панкушка.
– В какие депутаты! – махнул рукой заместитель Ширяева. – Теперь и партию запросто запретят!
– Во-во, и арестовывать всех подряд начнут, – подхватила еще одна партийная активистка, пожилая тетка с нездоровым отечным лицом. – Руководство уж точно пересажают!
– Да, все может быть, – вздохнул Мельниченко. – Шла бы ты отсюда, – посоветовал он Гале. – А то тебя Жариков уже искал…

* * *
Она смутно помнила, как добиралась домой. Как ехала в метро, поминутно озираясь по сторонам в поисках преследователей. Ныряла в подъезд, подозрительно косясь на шествовавшую следом пожилую пару. Прошмыгнула в квартиру, спешно запираясь на все замки.
Забившись в дальний угол комнаты, Галя сидела не зажигая света, тревожно вслушиваясь в гулкую тишину пустой квартиры. Каждый звук, каждый малейший шорох за дверями, будь то монотонный гул лифта или шаги возвращавшихся с работы соседей вызывали в душе новые приступы безрассудного страха. Казалось, вот-вот тишину разорвет настойчивый звонок и за ней явятся, чтобы бросить ее за решетку, вслед за Спириным и Закляковым…
Звук открывшегося лифта на лестничной площадке, вновь парализовал ее разум. Птичья трель звонка полоснула по барабанным перепонкам, подобно отточенному лезвию. На ватных ногах Галя неслышно приблизилась к двери, прильнула к глазку…
– Вадим!.. – облегченно выдохнула она, распахивая дверь.
Сегодня Вадим выглядел еще более усталым и хмурым. На его высоком загорелом лбу пролегла глубокая складка, в глазах скопилась краснота бессонной ночи, лицо осунулось, плечи непривычно ссутулились.
– Господи, это ты!.. А я уж думала – за мной нагрянули!.. – восклицала Галя, чувствуя, как из глаз хлынули непрошеные слезы. – Витьку же с Аркашкой арестовали, знаешь?
– Знаю, – будто эхо откликнулся Вадим, глядя куда-то мимо нее.
– Мне так страшно!.. Того и гляди, ко мне вслед за ними заявятся… Может, тебе лучше уйти? – вдруг спохватилась она, встряхивая Вадима за плечи. – А то еще тебя за компанию прихватят…
– Не прихватят, – качнул головой он, продолжая созерцать пустоту.
Не обращая внимания на ее причитания, Вадим стащил куртку, влез в тапочки, бросил на трюмо сумку. Обнял Галю, привычно гладя по голове, и от его прикосновений вдруг стало легче, будто ослаб холодный обруч страха, сжимавший сердце.
– Ты все, отдежурил? – спрашивала она его, увлекая за собой в комнату.
– Отдежурил… – вновь, подобно эху отозвался он, опускаясь на диван.
– Вот и ладно, – радовалась она, прижимаясь к нему. – Ты только не уходи, не оставляй меня, слышишь?
– Не уйду, коли не прогонишь, – глухо произнес он.
– Прогоню? Да что ты, глупый!.. – она еще сильней обхватила его за шею, покрывая жаркими торопливыми поцелуями.

* * *

Она проснулась от не по-осеннему ярких солнечных лучей, бьющих сквозь неплотно задернутые шторы. Осторожно, боясь потревожить лежащего рядом Вадима, выскользнула из-под одеяла, ощущая на душе необыкновенную легкость, словно вчерашние тревоги и страх в одночасье исчезли, рассеявшись подобно утренней дымке. Ступая босыми ногами по мягкому ворсу ковра, Галя сладко потянулась, изгоняя из тела остатки сна. Накинула халатик, стараясь не шуметь, поспешила на кухню.
Ей казалось, что она родилась заново, оставив все прежние заботы в прошлой жизни. Доставая из холодильника нежно-розовый йогурт, ставя в центр стола нарядную салатницу с кальмарами и желтыми змейками корейской моркови, накладывая на сковородку замороженные ломтики картошки, Галя испытывала все тоже волнующее чувство счастья, подобно выпорхнувшей из неволи птице. Ей были приятны эти незатейливые утренние хлопоты, и она вдруг с радостным удивлением осознала, что тайно мечтала об этом всю жизнь.
Выключив газ, она вернулась в комнату. Остановилась в изголовье софы, с нежностью глядя на спящего Вадима. Осторожно поправив одеяло, подошла к окну, где на спинке стула висела одежда любимого. Окинула взглядом письменный стол, на котором, разложенные в ряд, лежали его бумажник, связка ключей, мобильник, зеленая офицерская книжечка и незнакомое, темно-бордовое удостоверение.
Сама не зная зачем, она вдруг взяла его в руки, развернула закатанные в пластик “корочки”, разглядывая фотографию Вадима в ладной военной форме. Перевела взгляд чуть правее – и тут же почувствовала, как под ногами качнулся пол, а сердце вдруг оборвалось, устремившись в бездонную пропасть.
“…Федеральная служба безопасности… капитан Казаков Вадим Николаевич…”
– Я думал, ты еще с вечера заметишь.
Она обернулась. Вадим, приподнявшись на локте, смотрел на нее ясными, без всяких признаков сна глазами.
– Так ты… – севшим голосом вымолвила Галя, ошалело таращась то на него, то на удостоверение. – Тебя, значит, заслали к нам?..
– Ну как тебе сказать, – пожал плечами он, слегка наморщив свой красивый высокий лоб. – Так уж вышло: ты первая ко мне подошла, когда я негласно на митинге вашем дежурил… Такой вот экспромт получился, – усмехнулся он, но в этой усмешке сквозила горечь и боль.
Галя во все глаза смотрела на Вадима, и ей казалось, что перед ней находится не он, а другой человек, принявший облик того, кто последние полгода был смыслом ее существования.
– Так значит это ты Витьку… – наконец произнесла она, непроизвольно делая шаг назад.
– Я, – кивнул Вадим. – А что мне еще оставалось делать? – он с вызовом глянул на Галю. – Позволить, чтобы они завтра на митинге эти гранаты в толпе рванули и людей полсотни на тот свет отправили? Чтобы потом партию вашу к чертям собачьим запретили да пересажали половину, как террористов? Нет уж, хватит одного Ромки! – он смачно выругался. – По гроб жизни себе не прощу, что лопухнулся тогда и суке этой позволил ментам его сдать!..
– Какой еще суке? – машинально спросила Галя.
– Соломонову, какой же еще! – зло усмехнулся Вадим. – Мы давно его пасли, только никак прихватить с поличным не могли! Это же – Стражника человек. Он же специально народ на всякую муть провоцировал, что бы к выборам Заклякова на нары отправить. Кто на Маяковке его подбил на прорыв этот дурацкий? Соломонов! А Ромку кто уговорил смесь испытать, а сам его ментам вложил? Он! А давеча кто под видом хлопушек безобидных “эфки” боевые вашим хотел всучить?.. Все сделал, падла, чтобы Стражника от конкурента избавить! Так что, – он вновь пытливо взглянул на Галю, – как я, по-твоему, должен был поступить?
– Скажи… – после долгого молчания медленно произнесла Галя. – А со мной… – она вновь замешкалась, пытаясь подобрать подходящее слово. – Со мной ты тоже – по заданию?
– Нет, – вдруг неожиданно дрогнувшим голосом ответил он, разом утрачивая свою недавнюю воинственную одержимость. – Я правда тебя люблю… Потому и открылся…
– Я не верю тебе… – прошептала Галя, бессильно опускаясь на стул.

* * *
Манежная площадь кипела толпой, алела флагами и транспарантами, хрипела революционными маршами из динамиков. Возле Иверской часовни, у памятника Жукову, подобно одинокому островку высилась трибуна, вокруг которой плескалось безбрежное людское море.
Стоя в стороне, на ступеньках музея, Галя смотрела на залитую народом площадь. Все вокруг было прежним – реющие знамена, возбужденные лица, величавые ораторы, бросавшие в микрофон дежурные проклятья режиму. Лишь среди пестрой толпы не было видно шеренг “Союза”, а на трибуне, среди напыщенных лидеров не маячил знакомый профиль Заклякова. Разрозненные группки “союзовцев” затерялись в общей людской массе. Часть из них прибилась к “Авангарду” и нацболам, другие потерянно бродили в толпе, похожие на отставших от поезда пассажиров.
Галя стояла, вглядываясь в штормящий людской океан, чувствуя странное равнодушие ко всему, что происходило вокруг. В ее душе не было ничего, кроме гулкой пустоты, словно все, чем она жила прежде, в одночасье исчезло, как мимолетный зыбкий мираж.

НА ГЛАВНУЮ