О Манифесте

 

В той части Манифеста ЛИТО “Дождь”, под которой стоит подпись Людмилы Темчиной о ЛИТО сказано: “...главное направление его деятельности – это создание, анализ и пропаганда произведений социально-политического жанра, коммунистических по направленности.” Какие же произведения в ЛИТО “Дождь” будут считаться “коммунистическими по направленности”? Сама Л. Темчина, насколько  мне известно, состоит в партии, претендующей на то, что она (эта партия) якобы является прямой наследницей “большевиков-ленинцев”. А вот анархо-коммунист Владимир Платоненко, подпись которого стоит под первой частью Манифеста ЛИТО “Дождь”, понятное дело, не является прямым наследником большевиков, ведь он — анархо-коммунист. К тому же среди  литературных произведений В. Платоненко есть произведения, которые, иногда прямо, иногда  косвенно, направлены против “большевиков-ленинцев”. Из всего этого следует, что, скорее всего,  “коммунистическими по направленности” в ЛИТО “Дождь” могут признаваться весьма различные политические воззрения. Что касается моих политических взглядов то, постольку поскольку я считаю, во-первых, социализм (коммунизм) более совершенным строем, чем капитализм, во-вторых, считаю коммунизм реальной альтернативой капитализму; то мои взгляды следует отнести к “коммунистическим по направленности”.

Изначально в разделе Манифеста озаглавленном “Об авторах партийной литературы” было упомянуто моё имя. Я потребовала его убрать. То, что моё имя было отнесено к авторам “партийной литературы” — ошибка небольшая, непринципиальная. Я не принадлежу ни к какой партии. Но моя беспартийность не есть дело принципа. Напротив, я полагаю (абстрактно и теоретически), что лучше принадлежать к партии, чем не принадлежать. Но это — абстрактно и теоретически, на практике, по отношению к конкретному времени и месту (нынешняя Россия), я не вижу такой партии, в которую я могла бы вступить. Большая же ошибка состояла в том, что в упомянутом разделе Манифеста я была названа специалистом по истории 1905 года. Это неверно. Пусть я знаю о 1905 годе во много раз больше чем, например, средний гражданин России; но называть меня специалистом по истории 1905 года, это примерно всё равно что всякого, кто сумеет срифмовать четыре строчки называть поэтом.

Итак, мои политические симпатии на стороне международного социализма. Но что относить к “международному социализму” — вопрос очень сложный. И сегодня ответить на него <труднее> чем около сто лет тому назад. Говорю это, как человек хотя и не являющийся специалистом по истории 1905 года, но всё же знающий о том времени немало. В 1905 году в России, например, и социал-демократы, и социалисты-революционеры принадлежали ко второму Интернационалу. В этом смысле и эсдеки, и эсеры принадлежали к международному социализму. Но, с точки зрения официально принятой в РСДРП, социализм эсеров — утопический. А тому, с этой точки зрения, эсеры, в сущности являлись не представителями социализма, а представителями крайне левого крыла буржуазной демократии. Но, во всяком случае, и ПСР, и РСДРП считались левыми партиями. Сто лет назад на вопрос, что считать левым, что правым было значительно проще, чем  теперь… Конечно, и сто лет назад не на всё в этом вопросе можно было ответить однозначно… Но всё же именно в современной России <c> самими определениями “левый” и “правый” существует такая путаница<,> которой не было сто лет назад. В современной России к левым идеям порой относят то, что в России и сто, и даже не только сто, но и пятнадцать лет назад, отнесли бы к правым идеям, и наоборот к правым идеям часто относят то, что сто (и пятнадцать) лет назад отнесли бы левым идеям. Таким образом, в современной России прикрепить на себя ярлык левого или коммуниста, или социалиста, — это значит почти ничего о себе не сказать.

А если использовать не ту путаницу, которая существует пока в этой России, если использовать более общепринятое в мире значение терминов?.. Лично о себе я могу сказать, что не причисляю себя ни к прямым наследникам эсдеков (ни большевиков, ни меньшевиков), ни к прямым наследникам эсеров. Так же не причисляю себя к прямым наследникам оформившихся в 1906 году энесов. Но и эсдеков, и эсеров, и энесов я считаю действительно представителями социализма. При этом считаю нужным отметить, что международный социализм, который всегда находился под влиянием идей Карла Маркса, в то же время нельзя назвать марксистским. По этому поводу приведу пример относящийся к тому времени, когда Ф. Энгельс опубликовал “Критику готской программы” К. Маркса.

"В центральном органе германской социал-демократической партии в связи с опубликованием “Критики Готской программы” утверждалось: “Немецкие социал-демократы не являются ни марксистами, ни лассальянцами, они – социал-демократы”."[i]

Кроме всего прочего с теми, кого обычно было принято в России считать “марксистами” произошла следующая история. Как нам теперь уже известно, В. Засулич и Г. Плеханов скрыли, не опубликовали письмо Карла Маркса Вере Засулич. В письме этом Маркс указывал на то, что его “Капитал” описывает те тенденции, которые были в Западной Европе, о России там не говорится. В письме (а также в сохранившихся черновиках письма) Маркс на основании имеющихся у него данных делает вывод, что развитие России может пойти иным путем, существенно отличным от западноевропейского, и именно этот путь был бы для России более благоприятным. Но ни к 1905, ни к 1917 году это письмо не было опубликовано. Конечно, 1905 и 1917 — не 1881 (этим годом датировано письмо Маркса), и то, что сказал Маркс о России тогда могло быть верно тогда, но не верно через 20 — 40 лет. Кроме того возможно, что Маркс в 1881 году располагал неверной информацией, относительно положения дел в России, а потому, возможно, что он пришел к ошибочным выводам относительно России... Но всё-таки факт остается фактом: мнения Г. Плеханова, В. Засулич с одной стороны и К. Маркса с другой расходились. Можно сказать, что Плеханов ещё в 1880-е годы начал ревизию Маркса. Плеханов был одним из основателей РСДРП. Эта “ревизия Маркса” легла и в основу РСДРП. И В. Ленин высоко ценил тот вклад Плеханова в марксизм, который был внесён Плехановым до 1903 года... И меньшевики, и большевики, и прочие эсдеки исходили из этой ревизии. Так стоит ли их называть марксистами?

Что же касается меня, то я себя к марксистам не отношу. Надеюсь, что если члены ЛИТО “Дождь” сочтут нужным ответить на какие-либо из вопросов, возникших у меня при чтении их Манифеста, тогда то, что я здесь несколько очертила свои политические воззрения, поможет им ответить на эти вопросы со всякими терминами и политическими “ярлыками”...

 

 

*   *   *

 

Манифест ЛИТО “Дождь” начинается разделом “Чего мы хотим”, где говорится следующее:

“Современное общество стремительно разлагается и умирает. А вместе с ним столь же стремительно разлагается и умирает его культура. Она так же отвратительна и нежизнеспособна, как и породившее ее общество.

<...> В современном обществе искусство подчинено диктату материальной выгоды. Произведение искусства оценивается по тому, какой внешний эффект оно произведет и какую даст материальную выгоду (то есть, проще говоря, по тому, за сколько его можно продать). И совершенно не важно, талантливо оно или бездарно, полезно или вредно, “пипл” все равно “схавает”. Мы не принимаем эти законы. Мы оцениваем произведения искусства по их таланту, по тому, как они влияют на человека.

<...> Да, наше искусство это пока еще не искусство нового общества, а лишь искусство сопротивления старому. Но из сопротивления старому обществу вырастает новое; из искусства сопротивления вырастет новое искусство.”

Цитирую в сокращённом виде. Цитата, по моему, верно передаёт соотношение мыслей в разделе. В первую очередь — рассуждения на тему, что современное общество “омерзительно”. И плюс к этому, но в объеме раза в три меньшем, фразы с упоминанием будущего нового общества, которое пока ещё не выросло, пока ещё не пришло на смену “омерзительному” обществу. Такую удручающую картину современного общества нарисовал анархо-коммунист В. Платоненко, именем которого подписан раздел “Чего мы хотим”. По этому поводу мне вспомнились слова другого анархо-коммуниста — князя П. А. Кропоткина. Кропоткин писал:

“Социалистические газеты часто проявляют стремление превратиться в скорбный лист, наполненный жалобами на существующие условия. Отмечается тяжелое положение работников в шахтах, на фабриках и в деревнях; яркими красками рисуется нищета и страдания рабочих во время стачек; подчеркивается их беспомощность в борьбе с предпринимателями. И эта летопись безнадежных усилий, повторяясь в газете из недели в неделю, производит на читателя самое удручающее впечатление. <...> Я полагал, напротив, что революционная газета главным образом должна отмечать признаки, которые всюду знаменуют наступление новой эры, зарождение новых форм общественное жизни и растущее возмущение против устарелых учреждений. За этими признаками нужно следить; их следует сопоставлять настоящим образом и группировать их так, чтобы показать нерешительным умам ту невидимую и часто бессознательную поддержку, которую передовые воззрения находят всюду, когда в обществе начинается пробуждение мысли. <...> Надежда, а вовсе не отчаяние, как нередко думают очень молодые революционеры, порождает успешные революции.”[ii]

В. Платоненко, оценивая современное ему общество в целом, не указывает на “ту невидимую и часто бессознательную поддержку, которую передовые воззрения находят всюду, когда в обществе начинается пробуждение мысли”... Для чего раздел Манифеста подписанный В. Платоненко написан так, что он “производит на читателя самое удручающее впечатление”?

 

          

 *   *   *

 

Приведу здесь историю, рассказанную в книге кинорежиссера Г. Н. Данелии.

“— Георгий Николаевич, здравствуйте, меня зовут Зина Бармакова, я из газеты “Былое и думы”.

(Напоминаю читателю, как и в прошлой книжке, имена и названия не всегда подлинные).

— У меня вопрос, как вы считаете, когда в кино было работать легче — сейчас или тогда?

— Когда тогда?

— До перестройки, при Сталине.

— Конкретно при Сталине?

— Ну, при них, при всех! При Сталине, при Ельцине, при этом, как его…

— Ленине?

— Да нет... Ну, при Брежневе!

Я сказал, что и сейчас, и тогда работать было одинаково трудно. Только сейчас проблема — деньги, а тогда — идеология. И то и другое одинаково противно. Ну, а лично я считаю, что в кино в нашей стране можно было нормально работать только при царе Николае Втором… Царь — это должность такая… Да, тот, который дружил с экстрасенсом Распутиным. Вот он действительно уважал художников и считался с ними… Конкретный пример? Сейчас, дай Бог памяти. А, вот. История с флагом. Записывайте. Был у нас великий кинорежиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн, он создал гениальную ленту “Броненосец Потемкин”. Я, как представитель молодежной секции Союза кинематографистов, присутствовал на просмотре, когда Сергей Михайлович сдавал на “Мосфильме” этот фильм царю Николаю Второму. Его Величество сказал, что фильм полезный и нужный, но у него есть одно предложение: в эпизоде, когда матросы поднимают флаг над кораблем, неплохо было бы дать титр, что флаг этот — красного цвета. Потому что без титра народ может не понять, что флаг красный. А Сергей Михайлович сказал, что этого он делать не будет — если все объяснять словами, это уже не кино. А Николай Александрович сказал Сергею Михайловичу, что его предложение совершенно необязательное. И если Сергей Михайлович, как автор, с ним не согласен, пусть вообще забудет об этом разговоре. И подписал разрешительное удостоверение: царь никогда не использовал административный ресурс в ущерб свободе слова и плюрализму. Это нам надо помнить и сегодня.

Дальше случилось вот что: после того просмотра Сергей Михайлович подумал, поразмышлял и понял, что в чем-то Его Величество прав, кто-то ведь и вправду может не понять, что произошла революция. И он взял тоненькую кисточку и покрасил флаг в каждом кадре в красный цвет: гений есть гений! Таким образом и появился знаменитый цветной кадр — первый в мире. Фильм прошел во всех странах с ошеломляющим успехом, Его Величество был доволен, и Эйзенштейна наградили орденом Ленина, с мечами и бантом. Записали?.. Что “почему”?.. А потому, Зинаида, что в то время цветного кино еще не было, оно появилось много позже… <...>“[iii]

Надо сказать, что Г. Данелия был во времена Советского Союза режиссёром, что называется, официально признанным. Итак, В. Платоненко говорит о том, что

 

“<...> Первое место среди матросов принадлежит Никишкину, не только потому, что он героически погиб в Феодосии, а главным образом за его огромное влияние на товарищей. На судне он был кочегаром, но, в действительности, Никишкин имел призвание проповедника или народного трибуна.

Одаренный ораторским талантом, проникнутый религиозным идеализмом, глубоко вкоренившимся в русских народных массах, особенно в крестьянстве, где души еще не затронуты поверхностным скептицизмом, Никишкин, при каждом удобном случае, входил в свою роль проповедника. Обладая замечательной памятью, он пересыпал свою речь цитатами из различных авторов. Это он ввел в моду такие проповеди, которые начинались стихом из Евангелия и кончались революционным гимном.

<...> Бесспорно, одним из последствий русско-японской войны явилось пробуждение у нас общественной жизни и общественного мнения. Обыватели огромной империи впервые, быть может, были охвачены чувством национальной солидарности. Флот и армия сблизились с народом на почве общих огорчений, стыда и страданий.

“Идите, идите; есть интересные новости”, кричал в одно прекрасное утро Никишкин, бывший накануне в городе. Когда вокруг него собралось около 40 матросов, он открыл Евангелие и стал, как с ним часто случалось, читать совсем не из божественного. На этот раз у него была вырезка из либеральствующей газеты Рассвет, аккуратно заложенная между листами Евангелия. Корреспондент газеты из Мукдена рассказывал случай, как молодой офицер бранил на вокзале генералов за их трусость. Это был удобный случай для матросов нападать на начальство и издеваться над их ничтожеством. Другой раз, Никишкин прочитал из пьесы Горького “На дне” революционные рассуждения одного из жителей кабака Василисы: “Ваш закон, ваша истина, ваша справедливость другие, чем наши” и т. д. Различные новости, отрывки из разных авторов слышались во всех углах и закоулках броненосца, причем всех слушателей Никишкина волновали одинаковые чувства. Слова переходили в действия, коллективные протесты сделались частым явлением;  их подавали обыкновенно вечером, после молитвы перед сном. После этой церемонии, происходящей на юте, матросы не расходились, несмотря на команду вахтенного офицера. Начинался общий ропот; тогда один из более смелых, в задних рядах, решался поднять голос и выкрикивал те или иные требования. Когда все было сказано, матросы расходились.”[iv]

 

 

“<...> Я иногда с невольным любопытством наблюдал в течение этого двухсуточного перехода оригинальную жизнь нашей вольницы под сенью вымпела, Андреевского флага и красного знамени, жизнь, в которой остатки прежней военной организации должны были приноровляться ко вновь провозглашенным принципам свободы и равенства и в которой вообще старое и обычное своеобразно сочеталось с совершенно новым и необычайным. Раздается, например, столь обычный на военном судне звук дудки вахтенного унтер-офицера и вслед за этим слышится совсем уже необычная команда его: “комиссии собраться в адмиральском помещении на заседание!” или “желающие и свободные от занятий ходи в адмиральское помещение на заседание комиссии!” Или опять едва замирали последние звуки рожков и барабанов, которыми обыкновенно сопровождается на военном судне спуск флага при заходе солнца, как на палубе раздавалась свободная речь кого-нибудь из ораторов...

Несмотря на недостаток пищи и тяжелую работу в продолжение обоих дней этого перехода, на баке царило большое оживление: там, сменившись с вахты и пообедавши сухарями и водой, свободная от службы часть команды веселилась. В одном углу под незатейливую музыку скрипки и бубна двое самым добросовестным образом, точно на свободе у своего лучшего друга, отплясывали гопака, в другом группа матросов, усевшись в кружок, играла в карты, в третьем целая толпа забавлялась какой-нибудь из матросских игр. Повсюду слышался говор, смех и песни. Невольно на мысль приходили рассказы о запорожцах, которые когда-то носились  на своих байдаках по волнам этого самого Черного моря, тем более, что повсюду слышалась почти исключительно украинская речь. <...>“[v]

 

 

13 июня 2005.

 ”Учебные катера “Нова Каховка” и “Сміла” Военно-Морских Сил Вооруженных Сил Украины 12 — 19 июня осуществят переход морем по маршруту Севастополь — Очаков – Одесса – Севастополь.

Как сообщили в пресс-центре командования ВМС Украины, переход, длина составит около 380 миль, посвящен 100-летию восстания на броненосце “Князь Потемкин-Таврический”. На борту катеров пройдут морскую практику 40 курсантов Севастопольского военно-морского института им. П. С. Нахимова.

Во время перехода к Одессе участниками похода будут организованы круглые столы “Пути развития деятельности общественного объединения “Потемкинец” и “Восстание на броненосце “Князь Потемкин-Таврический”: причины и следствия”.

<...> В Одессе курсанты Севастопольского ВМИ возложат цветы к памятникам морякам-потемкинцам и участникам восстания 1905 года, встретятся с представителями местной власти и личным составом Западной военно-морской базы ВМС ВС Украины, осуществят экскурсию по городу.

По возвращению в Севастополь для участников похода будет организована конференция “Восстание на броненосце “Князь Потемкин-Таврический” как героический пример борьбы против тоталитаризма”. Курсанты также возложат венок на воду в точке встречи мятежного корабля с эскадрой Черноморского флота, а на берегу торжественно передадут фрагмент фальш-трубы броненосца командованию украинского флота и руководству Севастополя.”[vi]

 

 

“Самостийный “флот” заимствует советские методы пропаганды и агитации среди курсантов военно-морского института в Севастополе. Жовтоблакитное политуправление выбрало среди исторических событий восстание на броненосце Потемкине для промывания мозгов курсантам, набранным в украинской глубинке. В этом году исполняется столетие со дня восстания. Политуправление решило провести во этому случаю поход двух учебных катеров “Новая Каховка” и “Смела” из Севастополя в Очаков и Одессу. Мятеж на броненосце будет, видимо, подан агитаторами как восстание украинского народа против москалей. Перед отходом из Севастополя матросы возложили венки у памятника “украинскому герою” унтер-офицеру Григорию Вакуленчуку, лидеру мятежа на “Потемкине”.”[vii]

 

 

“<...> ...но Вакулинчук успел решиться на крайний шаг. Со словами, произнесенными на малороссийском наречии: “До каких же пор мы будем рабами!” он хватает ружье одного из караульных и исчезает позади орудийной башни. <...>”[viii]

 

 

"Две тактики социал-демократии в демократической революции":

"Марксисты безусловно убеждены в буржуазном характере русской революции. Что это значит? Это значит, что те демократические преобразования в политическом строе и те социально-экономические преобразования, которые стали для России необходимостью, —  сами по себе не только не означают подрыва капитализма, подрыва господства буржуазии, а, наоборот, они впервые очистят почву настоящим образом для широкого и быстрого, европейского, а не азиатского, развития капитализма, они впервые сделают возможным господство буржуазии как класса. Социалисты-революционеры не могут понять этой идеи, потому что они не знают азбуки о законах развития товарного производства, они не видят того, что даже полный успех крестьянского восстания, даже перераспределение всей земли в интересах крестьянства и согласно его желаниям ("черный предел" или что-нибудь в этом роде) нисколько не уничтожит капитализма, а, напротив, даст толчок его развитию и ускорит классовое распадение самого крестьянства."[ix]

 

 

Петражицкий, 18 мая 1906.

“Не следует увлекаться внешним видом. Ведь и рабы, если их сковать вместе цепями, тоже будут представлять из себя нечто коллективное, друг с другом связанное. Тот фараон, который скупил все земли, пользуясь голодовкой, и всех людей превратил в единое хозяйство, — он, по внешнему виду, ввел социализм, но это не был социализм, это было рабство. Социализм обещает равенство и свободу”[x]

 

 

“С вопросом о царе справиться было труднее.

— Як же можно без царя, а хто ж грошi будет печатать?..

После объяснений, что на земле имеются республики, где нет ни царя, ни короля, а “грошi” все-таки печатают, задача о “грошах” была разрешена, но идея о необходимости царя еще глубоко сидела в сознании народа. Разрушить ее могли только последующие события.

3 марта (18 февраля) был издан указ о том, что всякий гражданин земли русской имеет право посылать в совет министров свои заявления о том будущем строе, который ему представляется желательным. Этой отдушиной мы решили воспользоваться после того, как слышали такие заявления:

— А все же таки треба добиться до царя; ось поки нам не рассказали як i що, ми й не знали; отак i цар. Вiдкiль йому знати… Паняйте, ростолкуйте йому i вiн пойме.

Вот каким был общий тон всех разговоров крестьян и в феврале, и в марте, и в апреле 1905 года. Старые слова долго держатся в деревне, и слово “прошение к царю”, после указа 3 марта (18 февраля), получило большую власть над крестьянскими умами.

— Мабудь придется писати прошення до царя, — таков был общий голос крестьянства.

Я пробовал говорить, что “який же це царь, як вiн сам не знае, що i як, а за прошення ще вас i пороть будуть”.

—- Хай порють, а все ж треба як-небудь, щоб цар знав.

Одним словом, наши граждане во что бы то ни стало желали участвовать в “строительстве” будущего, но не представляли этого строительства без участия царя.”[xi]

 

 

Послание революционерам

 

Учите

           лучше

                       историю!

Увидите,

                что

                       творилось

в тех прошлого

                           днях,

                                     которые

в котлах

               веков

                          растворились,

и как 

          вырастали,

                              тронуты

бесчувственной

                            волей

                                       прогресса,

железные

                  рёбра 

                              Кромвеля

в железные

                     рёбра

                                рельсов.

Моторы

              гудят

                        отчаянно.

Сбивают

                они 

                       шаги мне.

Мне слышатся

                          в их

                                  урчании

слова

           пуританских

                                 гимнов.

Щетинясь

                  пиками-

                                зубьями,

дрались

               за богатства

                                     идею...

От них

             началось

                              безумие

растущих

                 и жрущих

                                   денег.

И глупо

              собою

                           жертвовать,

бросаясь

                 в огненный

                                     ветер,

покуда нам

                   луч

                          прожектора

звездой

               путеводной

                                   светит,

покуда

            бьющимся

                               грезятся

в кипящем

                   огне

                           восстаний

крутых

             эскалаторов

                                   лестницы,

везущие

                в рай

                          из стали.

Учитесь,

                порядок

                                не путая,

сначала

               с собою

                              драться!

Скажите

               программам

                                      компьютера,

что им,

             а не нам

                            быть в рабстве!

Иначе

            из телевизоров,

дурея

           от вида

                         крови,

на помощь

                   буржуям

                                   вылезет

железный

                  полковник

                                     Кромвель.

И будут

               весь мир

                               затoваривать,

штампуя

                оковы

                            рабьи,

варящие

                ради

                          варева

и жрущие

                 ради

                           жранья.

И новых

                дензнаков

                                  оттиски

полезут

              так,

                     что хоть рвать их,

один чёрт –

                     банкам

                                  и офисам

земного

              шара

                        не хватит.

 

 

“ — Нет ничего, господа, и денег нет.

— Нам не нужны деньги, нам нужна свобода, — ответил один из матросов.

— Чего от меня хотите? — говорил офицер, — я защищаю царя и отечество, и неужели потому...

— Мы тоже защищаем царя и отечество, но вы иначе понимаете царя и отечество, а мы иначе.”[xii]

 

 

“В ноябре 1904 г. государь собрал совещание по вопросу о том, какие следует предпринять меры по поводу успокоения общественного мнения. <...> Самый вопрос, поставленный в совещании, для меня был признаком того, что государь далеко ушел в своем политическом мировоззрении, ибо ранее, когда мне приходилось при докладе говорить: “Таково общественное мнение”, — то государь иногда с сердцем говорил: “А мне какое дело до общественного мнения!”.

Государь совершенно справедливо считал, что общественное мнение — это есть мнение “интеллигентов”, а что касается его мнения об интеллигентах, то князь Мирский мне говорил, что когда государь ездил в Западные губернии незадолго до назначения его, Мирского, министром и он в качестве генерал-губернатора его сопровождал по вверенным ему губерниям, то раз за столом кто-то произнес слово “интеллигент”, на что государь заметил: “Как мне противно это слово”, — добавив, вероятно саркастически, что следует приказать Академии наук вычеркнуть это слово из словаря.

Государю внушали, что за него весь народ, вся неинтеллигенция. <...>”[xiii]

 

 

Обращение к обществу от съезда земских и городских деятелей 6 — 8 июля 1905

“Восемь месяцев  тому назад, 6 — 9 ноября 1904 г., в Петербурге собрался съезд земских людей от всех губерний. <...> Земские люди заявили тогда, что безурядица и разорение происходят от того, что правительство держит народ в темноте и не допускает, чтобы в России люди сами о себе заботились, как это повсюду делается в благоустроенных государствах; что в русской земле не позволено ни думать, ни верить, ни говорить и писать, ни действовать свободно; что нет равенства в правах и что самое многочисленное сословие — крестьяне, хотя и перестали быть крепостными, но все еще не сделались полноправными гражданами. Земские люди сказали также, что Россия воспрянет только тогда, когда сам народ через своих выборных представителей будет блюсти за тем, как казна собирает и расходует деньги, правильно ли управляют чиновники, хороши ли законы и не нужно ли переменить их и заменить новыми, более справедливыми. Земские люди посоветовали уравнять всех людей Русского государства в их правах, отменить чиновничий и полицейский произвол и наказывать не иначе, как по суду и закону.

<...> Когда же в Петербурге рабочие пошли к Зимнему дворцу, чтобы просить царя помочь им в их положении, а их встретили пулями как бунтовщиков, то по всей России заволновался рабочий люд, а за ним и вся страна. Повсюду — в земских собраниях, в городских думах, в заседаниях ученых обществ, на всяких съездах люди разного звания — ученые, врачи, учителя, адвокаты, рабочие, крестьяне, учащаяся молодежь и другие — в один голос повторяли все те же требования, которые выставил в ноябре земский съезд. <...>“[xiv]

 

 

“<...> До восстания он был примерным матросом и был произведен даже в квартирмейстеры. Немногочисленная группа организованных матросов на корабле с опаской поглядывала на него. Когда масса молчала, молчал и он; когда она стала просыпаться, он первый схватился за оружие и крикнул: “долой тиранов!”. Когда народ мстил своим угнетателям, Матюшенко был неумолимо жесток: из семи убитых на “Потемкине” офицеров пятеро были истреблены лично Матюшенко. Когда народ прощал, Матюшенко поражал своим великодушием: лишь только раздался крик: “Довольно крови!”, он взял на себя лично защиту уцелевших офицеров и сам свез их на берег. <...>“[xv]

 

 

“Если по своему политическому миросозерцанию Матюшенко к тому времени был вполне сложившимся анархистом, то в отношении интеллигенции он страдал неизлечимой “махаевщиной”, да еще в самой острой форме.

Припоминается мне такая история. Однажды мы втроем (я, О. М. и Матюшенко) отправились на какой-то концерт-митинг, устроенный одной из революционных организаций. Наши места были рядом, Матюшенко сидел позади нас. Вдруг — толчок в спину: Матюшенко, нисколько не стесняясь недовольством своих соседей, протягивает нам какую-то книгу Максима Горького, изданную берлинской фирмой Ладыжникова, на которой помечена была, действительно, непомерно высокая цена, и тут же вслух своим хриплым, резким голосом начинает разносить Горького:

— Вот и этот, как только пролез в интеллигенты, перестал думать о том, что книги по такой цене недоступны ни рабочим, ни тем босякам, с которыми он жил!..”[xvi]

 

 

“Разве есть грабеж более ужасный, чем грабеж товарища писателя, который, вроде Горького и ему подобных, берет за слово столько, сколько рабочий в России зарабатывает в день?”[xvii]

 

 

        К открытию памятника

 

<...>

 

День мчится — народ не редеет:

Ложится венок на венок,

Слова "ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА" рдеют

На камне у бронзовых ног.

 

Но, чуждый полдневному свету,

Он нем, как оборванный звук:

Последний, кто нес эстафету

И выронил факел из рук.

 

Когда-то под аркой вокзала,

К народу глаза опустив,

Он видел: Россия встречала

Его, как заветнейший миф.

 

Все пело! Он был на вершине!

И, глядя сквозь слез на толпу,

Шагал он к роскошной машине

Меж стройных шеренг ГПУ.

 

Все видел. Все понял. Все ведал.

Не знал? обманулся?.. Не верь:

За сладость учительства предал

И продал свой дар. А теперь?

 

<...>

Чья помощь бесплотная свыше

Искупит его? и когда?