Сбылась
моя давняя «мечта идиота»: проехал по железнодорожной линии Тамбов-Мичуринск и
сфотографировал старые вокзалы. Такое странное на первый взгляд дело мне
кажется довольно важным вот почему: сейчас сносят старые вокзалы. Снесли вокзал
в Окуловке, построенный ещё во времена Николая I. Новый, правда, на мой взгляд, лучше, но
стоит он вовсе не на месте старого. Сносить было необязательно. Зачем это
понадобилось делать — каждый понимает в меру своей испорченности. Снесли вокзал
в Кашире, на его месте теперь здание из стекла и металла. Снесли вокзал в Наре.
Теперь на его месте вокзал-торговый центр, который сделал бы честь и областному
центру. Но всё-таки…
Бытие
определяет сознание. Когда мы говорим об архитектурных памятниках, имеем в виду
в первую очередь храмы, дворцы, разного рода оборонительные сооружения. Но
обычный человек во все времена видит в первую очередь не дворцы работы
выдающихся зодчих, а ту архитектуру, которая его окружает в жизни постоянно.
Жилые дома, магазины, производственные корпуса, общественные туалеты, наконец…
Сюда же можно отнести и вокзалы.
Вокзал
это не просто некий «накопитель» для пассажиров. Это место, где человек
знакомится с новым для него городом, это место, где сходятся вместе и убивают
время в ожидании поезда жители разных местностей, люди разных профессий,
которые действительно могут встретиться друг с другом только в дороге. В
небольших посёлках это ещё и «пятачок», центр притяжения всей поселковой жизни.
Наряду с почтой и магазином. А часто они и объединены. Так вот: изучение
железнодорожной архитектуры — это изучение материальных свидетельств истории,
того, как жили простые люди в ту или
другую эпоху. Большая политика делается во дворцах, а движения «снизу» — во
многом рождаются в дороге, на станциях.
Железная
дорога в России считается настолько стратегически важным объектом, что
фотографировать её можно только по специальному разрешению. Я довольно много
потратил времени, чтобы такую бумагу получить. Наконец, получил от Общества
любителей железных дорог письмо к начальнику Мичуринского отделения
Юго-Восточной железной дороги с просьбой содействовать мне, Василию Берладиру в
«фотофиксации» имеющих историческую ценность вокзалов. На деле я эту бумагу в
Тамбове заламинировал, и предъявлять мне её пришлось начальникам станций, да и
то не всех. Но это я забежал вперёд.
Выехал
я в Тамбов поездом Москва — Саратов в 15.30 9 сентября. План у меня был такой:
проехать от Тамбова до Мичуринска, выходя на станциях Пушкари, Селезни,
Сабурово, Никифоровка, Турмасово; ночевать на том вокзале, на котором
«зависну». Но всё получилось несколько иначе.
Комфортабельная
поездка в Тамбов в плацкартном вагоне. Вагон последний. В поезде крутят «Радио
Шансон». Хорошо, что они теперь не только блатняк крутят, а разбавляют ещё и
нормальными песнями. А то они со своим блатняком несколько лет назад по
результатам опроса «Комсомольской правды» оказались худшей радиостанцией.
Станция
Узуново. Поезд стоит долго, примерно полчаса. Конец платформы, на который
обычно мало кто забредает. Сумерки. Моросящий дождь. Тётеньки, дяденьки и
пацаны, торгующие чипсами, пивом и пирожками. Пока не увидел, есть не хотел,
как увидел пирожки… В общем, купил и съел.
Едем
дальше. Смеркается. К сожалению, осенью уже не увидишь летней романтической
ночи на железной дороге, когда стоишь у открытого окна вагона, а в лицо дует
ветер одновременно и тёплый и холодный, а вдалеке проплывают, в одиночку и
скоплениями, огни, смысл которых разгадать удаётся редко, да и совсем не
хочется. Радуешься просто тому, что они есть! И всё это кажется безмолвным,
потому что заглушается стуком колёс. И только свист и несколько секунд грохота
встречного поезда иногда нарушают это состояние.
В
вагоне гаснет свет. Пассажиры ложатся спать. Я бельё не беру: зачем, ведь в
Тамбов прибываем ещё до полуночи? Подкладываю под голову рюкзак и дремлю на
нём.
Ночь.
Мичуринск. Опять стоим полчаса. Дождь сильный, перрон кажется вымершим. Но
быстро оживает: несмотря на дождь, из вагонов выходят пассажиры,
переговариваются нормальным голосом, а кажется, что тихо. Вы заметили, что на
станциях вообще не бывает громких голосов? Подходят торговцы. Съедаю на этот
раз какие-то чипсы. Чтобы ночью в зале ожидания не охренеть от голода.
Почти
полночь. Поезд останавливается на первом пути. Залитый огнями вокзал станции
Тамбов. Он мне хорошо знаком. Ларьки, ларьки… Все закрыты, открываются в 8
утра. Но жизнь там идёт: бродят без видимой цели ночные пассажиры. Кто-то для
развлечения что-то ищет по справочному автомату. Многие «под мухой». Кто-то
дремлет на скамейке. Среди них неопрятно одетая старушка с обилием
хозяйственных сумок. Но не воняет, не пьяная и не помятая, значит не бомжиха.
Скорее всего, у неё просто нет лучшей одежды.
Направляюсь
к билетным кассам. Узнаю, что пригородные кассы находятся в здании сервис-центра,
метрах в пятидесяти от вокзала и что пригородный поезд в сторону Мичуринска
отправляется в девятом часу. Иду знакомой дорогой на второй этаж, в комнаты
отдыха. В коридоре этой импровизированной гостиницы полумрак и тишина, все
спят. Через некоторое время появляется дежурная. Оказывается, самое дешёвое
место имеется в пятиместном номере и стоит 175 рублей за 12 часов. Решаю
остаться, кто знает, где придётся ночевать в следующий раз. К тому же у меня
болит вывернутая шея, так что полежать в постели будет неплохо.
В
пятиместном номере кроме меня ещё один или два человека. Спят. Тишина: на улице
не жарко и окна закрыты, поэтому шум станции сюда не проникает. Оставляю рюкзак
и опять иду жрать, то есть кушать. На первом этаже работает буфет, место
ночного паломничества любителей выпить и добавить. Одно слово, ночь с субботы
на воскресенье. Жру (удивительно, что я за время поездки не поправился
килограммов на 30 J).
Возвращаюсь на второй этаж в комнаты отдыха, дверь заперта. Звоню, открывает
всё та же дежурная. Иду в свою комнату и заваливаюсь в кровать, поставив
будильник мобильного телефона на 7.00.
Утром
встаю по будильнику-мобильнику, умываюсь в гостиничном туалете. Принципиально
решил не бриться до возвращения домой: пусть будет щетина как у настоящего путешественника
J. На столе у
дежурной вижу карманный календарик: Музей всех волков. Спрашиваю, где такой
музей. Дежурная достаёт из-под стекла и вертит в руках календарик: адрес не
указан. Говорит, что в Техническом университете.
Иду
через автостоянку к зданию сервис-центра. Сам сервис-центр ещё не работает, иду
налево, в помещение пригородных касс. Там начинают потихоньку шевелиться
проведшие ночь в этом зале. Покупаю билет: Пушкари — первая, оказывается,
станция от Тамбова и билет туда стоит 12 рублей. Ещё там узнаю, что следующий
поезд в том направлении будет примерно в полседьмого вечера.
Полтора
часа надо себя чем-то занять. Возвращаюсь на вокзал, покупаю там все местные
газеты, какие были. В Москве разберу, узнаю, чем дышит провинция. В самом
Тамбове последний случай какого-то массового шевеления был то ли в декабре 1988
года, то ли в январе 1989. Тогда по городу прошёл слух, что где-то собираются
на сборище фашисты. Собралась толпа этих самых фашистов бить. Толпа долго
бродила по городу, посетив заодно местную психбольницу, затем, не обнаружив
фашистов, побила стёкла в универмаге не Интернациональной улице и разошлась.
Интернациональная
улица (не переименованная!) идёт от вокзала к центру, так что этот самый
универмаг (во время своей службы в Тамбове я в нём часто покупал «семейные»
трусы в цветочек) лежит у меня на пути. Ибо я, чтобы скоротать время, решил
прогуляться по Интернациональной. Не май месяц, утром холодно. На пути
попадается газетно-канцтоварный магазинчик. Покупаю ещё местную прессу и поворачиваю
к вокзалу.
Репродуктор
(«Репа»?) объявляет, что нужный мне поезд Тамбов — Мичуринск стоит на втором
(или на третьем, не помню) пути. На первом пути — дальний поезд. Не без труда
нахожу подземный переход, облупившийся, но довольно чистый, и иду к вагону.
Поезд
состоит из бывших плацкартных вагонов. Среди них обнаруживается обычный
межобластной, с «самолётными» креслами. Он, разумеется, тоже списанный, спинки
не откидываются, столики сняты. Трогаемся.
Минут
через десять по крутым вагонным ступенькам спускаюсь на платформу Пушкарей. На
платформе оживлённо: кто-то, как и я, прыгает с довольно высокой нижней
ступеньки, кто-то передаёт стоящим внизу тюки, сумки, велосипеды… Несколько
человек вскарабкиваются на вагонную лестницу и исчезают в проёмах дверей.
Поезд
стоит две минуты. Проводницы закрывают лесенки и выставляют жёлтые флажки.
Свисток тепловоза. Поезд, медленно набирая скорость, ползёт вдоль платформы.
Флажки убираются, двери вагонов закрываются. Вскоре последний вагон исчезает
вдали. Одновременно пустеет станция и я остаюсь один. Это то, что мне и надо.
На
станции — тишина и утренняя свежесть. Станция — это громко сказано. Два пути
(линия двухпутная, неэлектрифицированная), между ними низкая платформа, больше
похожая на тротуар. Деревянный зелёно-голубой облупившийся барак с красной
железной крышей. Над двустворчатой дверью барака, выходящей в сторону путей,
белые буквы: ПУШКАРИ. Это и есть
интересующий меня вокзал. Как выясняется, бывший. Теперь это жилой дом, вход в
него с противоположной стороны, там какие-то дворики, палисадники, сараи… Кассы
нет, расписания нет, хоть каких-нибудь железнодорожников тоже нет, разрешения
спрашивать не у кого.
Тем
лучше! Достаю из рюкзака раскладной деревянный ярко-жёлтый метр, для масштаба
кладу его на подоконник и приступаю к «фотофиксации». Старенький «ФЭД-3»
заряжен плёнкой 1600 единиц, позволяющей снимать большие объекты с близкого
расстояния без потери резкости. Четверть часа лазания по мокрым от росы кустам
и высокой траве («На дальней станции сойду, трава по пояс…») в поисках хороших
ракурсов, и «объект» «сфотофиксирован» со всех сторон. Можно идти в деревню.
Иду
мимо «вокзала» по размокшей тропинке через лесополосу и оказываюсь на
деревенской улице. Куры, утки… Мимо неторопливо шествуют индюк с индюшкой.
Достаю фотоаппарат-«мыльницу», заряженный плёнкой 400 единиц. Индюк
поворачивается ко мне и раздувается. Снимаю его, убираю аппарат, индюк
отворачивается. Решаю сделать ещё один снимок, индюк снова поворачивается ко
мне и раздувается больше. Всё это повторяется и в третий раз. Полное
впечатление, что птица позирует.
Слева
вдалеке виднеется какая-то красная вывеска. Направляюсь туда. Возле дороги
лежит коза. В шутку киваю ей головой и вполголоса говорю: «Привет!». Зверь
точно так же кивает и вполголоса отвечает: «У-у-у!».
Идти
до вывески далеко, а когда, наконец, подхожу, читаю: «Кафе-мороженое». На самом деле это небольшой продовольственный
магазин, на террасе около которого стоит пара белых пластмассовых столиков со
стульями. У молодой продавщицы узнаю, что единственный способ выбраться из
посёлка — тамбовская маршрутка, которая останавливается на противоположном
конце. Выхожу из магазинчика, глажу собаку у входа и двигаюсь туда, откуда
пришёл.
Посёлок
довольно большой, называется Комсомолец. Иду на его противоположный конец,
перехожу железную дорогу. Становится тепло, почти жарко. Вижу небольшую площадь
с несколькими лотками и магазинчиками — рынок. Покупаю мороженое. Куда
выбросить обёртку? Продавщица с лотка подсказывает, что выкинуть можно за
магазином. Глажу рыжую кошку с крепко прилипшим к заднице зелёным ценником —
села на что-то. Протискиваюсь по узкой тропинке между магазином и каким-то
лотком, там обнаруживаются мусорная куча, туалет «типа сортира» и лошадь.
Бумажку — в кучу, лошадь фотографирую, туалет использую по назначению.
Железная
дорога проходит по кривой, поэтому поезд от Тамбова до Пушкарей идёт
относительно долго. На самом же деле Комсомолец расположен почти на окраине
Тамбова. И вскоре маршрутка доставляет меня на тамбовский центральный рынок. Я давно
мечтал побывать в тамбовском краеведческом музее, но всё как-то не выходило.
Решил посмотреть, не работает ли он сегодня.
Ура!
Выходной у него только понедельник. Охранник открывает мне гардероб, который,
естественно, летом не работает, я туда кладу свой рюкзак. Покупаю билет и иду в
музей. В первом зале выставка исторического костюма. Половина зала — сельского,
половина — городского. В коридоре экспозиция, посвящённая собственно истории
города, основанного в 1636 году как крепость. Здесь в основном современные
рисунки. Залы в музее не сообщаются между собой, в каждый нужно входить из
коридора. Экспозиции в залах между собой не связаны. Один зал посвящён Пушкину,
другой — наградам царской России. Почвы, геология, растительный мир, фауна… В
этом зале целых три волка.
Кстати,
знаменитый «тамбовский волк» прежде был «брянским». «А я простой советский
заключённый, и мне товарищ серый брянский волк». А после выхода на экраны
фильма «Дело Румянцева», в котором «плохой милиционер» положительному герою
Румянцеву бросает фразу «Тамбовский волк тебе товарищ», волк и «переселился» на
Тамбовщину.
Почему
именно туда? Я всегда считал, что имеется в виду Антонов. Антоновскому
восстанию посвящён целый зал. Идея этой экспозиции в том, что у каждого своя
правда. Там, по-моему, нет ничего нового по сравнению с тем, что пишут об этом
в современной серьёзной литературе. Крестьяне были недовольны не
продразвёрсткой, а тем, как именно
она проводилась. Представители Советов видели, что зерно продаётся спекулянтам,
переводится на самогон — значит, есть излишки, а крестьяне их зажимают. А с
другой стороны, почему бы и не зажать, если крестьяне видят, что отнятое
довольно жестокими методами зерно или гниёт на хлебопунктах, или расходуется
продотрядовцами на всё тот же самогон, отнятых лошадей продотрядовцы не
отправляют в Красную Армию, а тут же для развлечения загоняют насмерть. А чего
ещё следовало ожидать, если тамбовские продотряды состояли большей частью из
дезертиров, да и вообще в далёкий от войны Тамбов собиралось всякое дерьмо!
Забрав
свой рюкзак, покидаю музей. Тут же возвращаюсь, чтобы купить в кассе проспект
выставки про антоновщину. Поворачиваю на Советскую улицу (тоже не
переименованную!) и двигаюсь в сторону
Технического университета в надежде увидеть «волчий» музей.
Университет
располагается в здании, на фасаде которого красуются цифры «1914» и
проглядывают слова: «ТАМБОВСКАЯ ГУБЕРНСКАЯ ЗЕМСКАЯ УПРАВА». Он, как я и думал,
в воскресенье закрыт.
Обхожу
здание и иду в сторону улицы Карла Маркса, чтобы пройти мимо здания областного
военкомата, где я и служил связистом. Вот и оно. Старинный двухэтажный дом. Но
на нём нет ни одной вывески, никто в него не входит и никто не выходит. На
окнах ни штор, ни растений. Дом производит впечатление покинутого, хотя все
стёкла целы и вообще внешне он в полном порядке. Странно, в прошлом году здесь
были несколько военкоматов и пенсионный отдел! И во двор нельзя было пройти
«просто так», как во времена моей молодости: всё капитально перекрыто! Муха не
проскочит!
Размышляя
над этой загадкой, поворачиваю на Интернациональную (здание военкомата угловое)
и иду в сторону вокзала. Вижу нарисованную на заборе стрелку и надпись:
«Военкомат». Иду туда. Что это? Часть забора отсутствует напрочь! В прошлом
году такого не было. Захожу туда.
Всё
как и без малого двадцать лет назад. Кирпичный гараж, разделённый на боксы,
спортплощадка, мачты антенны дальней связи. Но только нет самой антенны, а со
снарядов на спортплощадке снято всё, что снимается. И ни души!
На
втором этаже знакомое окно аппаратной, в которой я на дежурствах прочёл
немерянное количество книг и журналов и написал, наверное, сотни полторы писем.
Раньше от этого окна по стене спускался по лотку толстый кабель. Теперь лоток
остался, а кабеля нет. Иду дальше, к заднему входу. Здесь всё так же, как было
когда-то, как будто и не прошло 18 лет. Дверь явно закрыта, проверять я не
стал, пошёл назад.
Прохожу
мимо двухэтажного кирпичного дома, в котором раньше жили сотрудники военкомата.
В огороде копается старушка. От неё узнаю, что все учреждения, которые
размещались в этом здании, около двух месяцев назад переехали в дом на
Пионерской улице, на берегу Цны. Здание, скорее всего, снесут. На мою реплику,
что оно представляет собой памятник архитектуры, бабуся отвечает неопределённо.
В самом деле, рядом, там где раньше лепились одноэтажные домики, теперь стоят
две башни представительств каких-то банков.
Иду
в сторону вокзала. По дороге захожу на почту, расположенную в здании того
самого «знаменитого» универмага и ламинирую своё «рекомендательное письмо»,
чтобы не помялось в рюкзаке.
Снова
поезд Тамбов — Мичуринск, экс-плацкартный вагон. Не отправляемся долго, возле
вагона суетятся осмотрщики. Я этому не удивляюсь, удивляюсь тому, как эти
вагоны вообще ещё не развалились.
Селезни.
Узкая полоска асфальта — платформа. Поезд уезжает к горизонту, спадает суета.
Могу осмотреть станцию.
Три
пути, одноэтажный, но большой серый кирпичный вокзал. Дверь не поддаётся, на
соседней двери таблички: «Дежурный по станции» и «Посторонним вход воспрещён».
Значит, мне сюда. Диспетчерская, сидит дежурная по станции и ещё кто-то.
Объясняю, кто я и что мне надо. Съёмку разрешают, даже не поинтересовавшись
документами.
Надо
спешить, скоро стемнеет. Кладу метр и бегаю вокруг с фотоаппаратом. Опять
лазание по кустам, как в Пушкарях. С обратной стороны здания, хоть и есть два
капитальных и так же капитально заколоченных входа и аршинная надпись СЕЛЕЗНИ, но никаких следов
привокзальной площади нет. Не похоже, что она здесь вообще когда-то была. Стоит
дом, который по виду старше вокзала, в палисаднике яркие цветы. И бабулька. Она
проявляет бдительность, спрашивает, что я здесь делаю. Отвечаю. Бабуся
рассказывает, что когда-то сама работала на станции. Жизнь здесь кипела, велись
погрузочно-разгрузочные работы… Вокзал в Пушкарях, по её словам, был построен
примерно в 1950 году, закрыт — где-то в 1999. Вокзал же в Селезнях построен
приблизительно в 1944 году на месте такого же деревянного — сгоревшего. Причём
не от бомбёжки. Закрыт же он где-то в 2003 году, с тех пор его зал ожидания
открывают «по требованию», если кто-то «зависнет» здесь на ночь.
Лежат
неподалёку друг от друга два села: Селезни и Сабурово. В Селезнях есть колледж
— бывшее сельскохозяйственное училище или что-то в этом роде. Сейчас оно
готовит всякого рода бухгалтеров, менеджеров и т.д. Естественно, это не самые
востребованные на селе специальности. Да и кто востребован? Мужчины
перебиваются случайными заработками, зарабатывают 2-3 тысячи в месяц.
Разумеется, ни о какой полноценной жизни речи быть не может, пьют, спиваются. Тем,
кому удалось устроиться на железную дорогу, повезло: даже до 9 тысяч
зарабатывают! (А цены там чуть-чуть ниже, чем в Москве.) И криминал, шпана!
Старушка боится вечером ходить по селу. То ли дело Сабурово! Тишина, никаких
хулиганов там сроду не было. А ведь с работой там не лучше. Почему так?
Непонятно! Вокзал в Сабурово действует.
Пока
беседую с женщиной, холодает. Надеваю свитер. Предупреждённый о возможных
«приятных неожиданностях», решаю не отходить от станции далеко, чтобы успеть
вернуться засветло. А то вдруг в темноте заблужусь и забреду куда не надо.
Посёлок ничем не примечательный: возле станции остановка тамбовского автобуса,
далее улица одноэтажных сельских домов с участками. В конце улицы, на развилке
магазин. Вдалеке виднеются какие-то современные корпуса: это, наверное, и есть
тот самый лицей. Поворачиваю назад.
Расписание
поездов написано от руки и вывешено прямо в окне диспетчерской. В другом окне —
окошко, какие обычно бывают в кассах, но ведёт оно не в кассу, а в магазин.
Возможно, это бывший вокзальный буфет. В принципе, там и сейчас столик стоит,
так что какой нибудь сублимированный суп попросить разогреть, наверное, можно.
В сельских магазинах так бывает.
У
меня в кармане звонит мобильник. Московский собеседник интересуется, где я и
какие дальнейшие планы. Объясняю, что собираюсь в Сабурово заночевать на
вокзале. Это слышит продавщица и поясняет, что там вокзал закрывают на ночь.
Решаю ехать в неизвестность: не в магазине же ночевать! Продавщица повторяет
рассказ старушки о шпане: ничего нельзя, — говорит она, — на ночь возле дома
оставить. Утром уже не будет. И вообще ходить страшно. То ли дело в Сабурово!
Всё спокойно! А в Селезнях и вокзал-то закрыли, чтобы здесь не собирались
всякие. После этих слов я ещё сильнее захотел в Сабурово.
Медленно
наступала ночь. Подул ветер и стало зябко. Брожу в сумерках вперёд-назад по
платформам, заходя иногда в туалет повышенной загаженности с выломанными
дверными коробками. Однако на полустанке даже он вызывает не отвращение, а
какое-то романтическое настроение.
Романтика
полустанков. В вечерней тишине слышны только лай собак и кудахтанье. Вечерний
воздух какой-то синий, и всё кажется голубым: небо, лес, вокзал, платформа…
Светятся, гипнотизируют огоньки выходных светофоров: красный означает, что
ближайший перегон занят, жёлтый — что свободен один перегон, зелёный — что два…
«Полустаночки
ночные, полустаночки…» «Три ярких глаза набегающих…» Проезжают мимо
«материализующиеся» из темноты грузовые составы, которые с самолётным свистом
тянут тепловозы 2ТЭ116. Интересно, почему все тепловозы как тепловозы, а этот
свистит? Надо будет что-нибудь почитать. Поезд быстро затихает и на станции
продолжается обычная ночная жизнь.
Станция
не безлюдна: сначала появляется молодой человек, интересуется, не опоздал ли он
на поезд Тамбов — Никифоровка. Я сам жду именно этого поезда и знаю, что до
него ещё полтора часа. Интересно, есть ли у молодого человека часы? Он садится
на корточки у стены. Потом сюда начинает сходиться местная молодёжь. Съезжаются
на велосипедах, мотоциклах. Потусовавшись немного, расходятся. Приходят новые.
Кто-то из них действительно ждёт поезда.
Слышу
звук: «Мяу!» Котёнок, вечером «тусовавшийся» с утками на автобусной остановке,
пришёл сюда и явно хочет в магазин, надеясь на колбаску. Продавщица его время
от времени оттуда выносит. В конце концов зверю это надоедает и он начинает
бродить по путям как я. Иногда его глажу. Иногда захожу греться в магазин.
Этот
полустанок «жалуют курьерские вагончики». К платформе «причаливает» какой-то
дальний поезд. Он кажется залитым огнями, хотя я знаю, что свет в вагонах
неяркий. В магазин входит семья с маленьким ребёнком, только что сошедшая с
поезда. «Хочу туда!», — говорит ребёнок, показывая на вагоны. Ещё бы, там ведь
тепло и уютно! Ничего, вырастет — научится ценить романтику.
Наконец,
подъезжает поезд из трёх списанных межобластных вагонов — Тамбов — Никифоровка.
Поднимаюсь в тускло освещённый вагон. Кому платить? Кондукторша в последнем
вагоне. Жду. Откуда-то со стороны хвоста поезда приходит рыжая девушка, лет,
наверное, 20, в джинсовке и с билетным аппаратом: та самая кондукторша. Покупаю
билет.
Через
несколько минут выхожу в полутёмный тамбур, стараясь угадать, с какой стороны
будет платформа. За окном изредка мелькают огоньки. Поезд останавливается,
проводница открывает дверь и я в очередной раз спускаюсь на платформу. Рядом со
станцией — залитый огнями то ли большой цементный завод, то ли элеватор. Оттуда
слышен шум и голоса. Вновь свисток локомотива, и удаляющиеся в ночь три красных
огонька уголком.
Освещённая
несколькими фонарями платформа, и на ней тёмное маленькое здание — вокзал. Ни
одного огонька в окнах! Дёргаю дверь — заперта. Заглядываю в окно — глаза уже
привыкли к темноте — и вижу какой-то стол, открытый шкаф… Всё ясно, вокзал на
ночь заперли. Где ночевать? На улице холодно.
Огибаю
домик вокзала и вижу невдалеке два светящихся огнями магазина. Вдруг
круглосуточные? Тогда будет, где греться. Первый из них, как выясняется,
работает до 22.00. Иду во второй. То же самое. Уже, правда, больше десяти вечера,
но там продавщица — тётенька средних лет что-то продаёт женщине с девочкой.
Говорит, что сейчас закрывается. Покупаю районную газету, пачка которой лежит
на прилавке, и интересуюсь, нет ли в селе гостиницы. Продавщица отвечает, что
гостиницы нет и ночевать здесь негде.
Последняя
надежда найти дежурного по станции и попросить, чтобы открыл вокзал. Иду назад
на платформу. Возле вокзальчика такой же тёмный пакгауз, и возле него целуется
парочка. Спрашиваю у них, где можно найти дежурного по станции. Меня направляют
к длинному одноэтажному зданию в стороне, в котором действительно светится
несколько окон. Подхожу туда и дёргаю дверь. Заперта. Стучу. Никакого эффекта.
Прохожу к освещённому окну, за которым виднеется диспетчерский пульт, стучу в
стекло. Обернувшемуся на стук человеку показываю жестом, чтобы открыл дверь.
Дверь
открывает железнодорожник с роскошными усами. Объясняю ему, кто я и зачем
приехал. Дежурный отвечает, что разрешение на съёмку может дать только
начальник станции, который на рабочем месте будет утром, а для ночлега мне
лучше всего… ехать в Тамбов поездом Никифоровка — Тамбов, который будет
примерно через полчаса. Странно, а я думал, что на Тамбов поездов сегодня
больше не будет…
Вновь
брожу с рюкзаком по полутёмной платформе. Из тьмы возникает поезд. Но что это
значит? Открывается только одна дверь: последняя дверь второго вагона. Кроме
меня, в вагон поднимаются несколько местных ребят. Проводница явно чем-то
встревожена. Первый вопрос — кто куда едет. Услышав, что я — в Тамбов,
открывает ключом (!) дверь в тамбур и впускает меня в последний, третий вагон,
поинтересовавшись при этом, почему-то, есть ли у меня деньги на проезд. Ребят,
выходящих раньше, запускает во второй вагон. Дверь запирается.
Рыжая
кондукторша берёт с меня вместо 26 20 рублей: «Что я, Вам билет, что ли, давать
буду?» Она тоже чем-то сильно напугана. Вскоре я узнаю, что в первых двух
вагонах едет пьяный, который её домогается. Совместными усилиями бригады
проводников (то есть трёх девушек) третий вагон удалось изолировать и туда
пускают только тех, кто едет до конца. Очевидно, чтобы лишний раз двери не
открывать. Кроме меня, в вагоне едут ещё две пассажирки лет, наверное, 17-18.
Во охрана! Свет тусклый-претусклый. То ли в целях экономии, то ли ярче не
включается.
Опять
Тамбов, опять вокзал, опять двенадцатый час ночи.
У
меня уже был когда-то такой вот «любимый» вокзал в Коврове. Старый-престарый
двухэтажный деревянный вокзал. Когда я в сентябре 1997 года ездил в Ковров,
поезд пришёл поздно вечером, и мне пришлось ночевать на станции. Завершив в
течение дня все свои дела в городе, я смог купить билет только на утренний
поезд, в результате чего почти всю следующую ночь провёл там же. В апреле
следующего, 1998 года, мы с девушкой по имени Диана ездили «на собаках» в
Нижний Новгород, и на ночь «зависли» всё в том же Коврове. Ночь для нас,
правда, оказалась не такой уж длинной, потому что мы купили билеты на
проходящий поезд Москва — Лена. В купейный вагон! Казалось бы, стоило ли ради
этого экономить и ехать на электричках, не дешевле было бы ехать от Москвы в
общем вагоне? Дешевле, конечно, но мы расписание нижегородских электричек не
знали, и уже в Коврове выяснили, что, если будем ждать утреннюю электричку, то
опоздаем на мероприятие, на которое ехали. Так что пришлось ехать как буржуи, в
купе. О цене билета говорит хотя бы то, что кроме нас двоих в четырёхместном
купе никого не было. Мы тут же «отрубились» и два часа до Нижнего спали. Диана
тогда ещё сказала, что, если и на обратном пути заночуем в Коврове, то тамошняя
милиция меня уже встретит как родного. Ведь каждый раз там документы проверяли.
Но назад мы ехали неинтересно, поездом Нижний Новгород — Москва. Зато удалось
поспать в вагонном кресле. Ещё Диана меня тогда насильно чесноком кормила,
чтобы не простудился…
Вот
с такими воспоминаниями ночью 10 сентября по знакомой лестнице я поднимался в
комнаты отдыха тамбовского вокзала. Дежурная уже другая. Вновь та же комната,
что и в прошлый раз. Вновь ложусь на койку у окна, чтобы в тусклом свете с
улицы можно было видеть часы. Напротив, там, где я спал двадцать часов назад,
устраивается молодой человек, лет 25. Он интересуется, куда я еду. Объясняю,
что еду на железнодорожную линию Тамбов — Мичуринск фотографировать старые
вокзалы. По-моему, он не вполне понял, но больше не спрашивал.
«Синхронно»
достаём зарядные устройства для мобильников, поскольку у обоих в изголовье
имеются розетки. Однако тут же выясняется, что у молодого человека розетка не
работает. Договариваемся заряжать по очереди: до 3 часов он, а после — я. И
действительно, как по будильнику просыпаюсь в 3 часа ночи, бесцеремонно
выдёргиваю зарядное устройство из розетки и включаю своё. Молодой человек как
раз в это время направлялся ко мне, чтобы забрать свой телефон.
Наступает
новый день, 11 сентября. Вновь поездом Тамбов — Мичуринск еду в Сабурово.
Вокзал оказывается ярко-зелёным с белыми уголками. Крошечный зальчик ожидания,
ещё и перегороженный лавкой. С одной стороны окошко кассы, с другой, за лавкой,
дверь с табличкой: НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ. Разумеется, запертая. Иду туда, где был
прошедшей ночью. Начальник станции, пожилой мужчина, долго разговаривает с
кем-то по телефону. Потом предлагает мне выйти в коридор, где, проверив мой
членский билет и письмо от общества, разрешает съёмку.
Быстро
«отстрелявшись», замечаю, что посмотреть Сабуро-Покровское, именно так
правильно называется село, не удастся: автобуса в Никифоровку нет, а местный
поезд пойдёт только вечером. Вскоре, однако, должны пойти несколько дальних
поездов, которые, как и в Селезнях, останавливаются в Сабурове.
В
кассе узнаю, что билет на дальний поезд до Никифоровки стоит больше 100 рублей
(это при расстоянии примерно в 20 километров), да и тот на ближайший поезд,
Астрахань — Москва, купить уже нельзя, потому что он уже выехал из Селезней.
Иду встречать этот поезд наудачу.
— До
Никифоровки не подвезёте?
Проводница
соглашается.
Стою
в тамбуре купейного вагона, удивляюсь, какие здесь глухие места: ни одного
жилья. Минут через пятнадцать выхожу в Никифоровке. Проводница о деньгах не
говорит! Хотя я на халяву не напрашивался… Но обломилась…
НИКИФОРОВКА
— белые буквы над входом в синее деревянное здание. Поиск начальника станции,
который, как выяснилось, обитает в точно таком же домике, как и в Сабурово.
Шустрый дядечка средних лет распекает каких-то рабочих за то, что у них что-то
постоянно отваливается. Проверяет мои «ксивы», разрешает съёмку. Удивляется
только, какой интерес может представлять этот вокзал: «Он и нас переживёт».
Рекомендует сфотографировать пакгауз, построенный, по его словам, в 1915 году.
Бегаю
по станции с двумя фотоаппаратами и метром, «фотофиксирую» вокзал, пакгауз и
бывшую паровозную водокачку, в которой ныне размещается какой-то магазинчик,
безнадёжно закрытый. В зале ожидания, куда я время от времени захожу, двое
парней интересуются, зачем я это делаю, для прикола, что ли? Как могу, объясняю
им про «фотофиксацию». Глажу чёрную кошку — попрошайку.
Впереди
— Турмасово. Судя по карте, это уже окраина Мичуринска. Поезд туда будет около
шести вечера. Но есть ещё мичуринский автобус, который пойдёт часа через
полтора. Автостанция расположена на привокзальной площади.
Раз
выдалось свободное время, решил погулять по посёлку. Называется он Дмитриевка,
и является центром Никифоровского района.
Дмитриевка
похожа на большое село: частные одноэтажные дома. Магазины, магазины… В одном
из них покупаю фотоплёнку, поскольку предыдущую «дощёлкал» на водокачку. Вижу
здание, по архитектуре напоминающее сельский дом культуры годов этак 1950-х,
над ним возвышается крест: церковь какая-то. Чуть дальше — ещё один бывший «очаг
культуры». Без окон, без дверей, по комнатам гуляет ветер. Кое-где на стенах
через проёмы окон видны какие-то картинки… Затеяли ремонт, но средств не
хватило?
Возвращаюсь
на автостанцию и вижу, что в вагончике размером с бытовку открыта дверь и туда
ходят люди. Иду и я, и, к своему удивлению, кроме окошка кассы обнаруживаю там
совсем крошечный зальчик со скамейкой и схемой автобусных маршрутов на стене.
Выхожу с билетом, автобус уже стоит. На нём благополучно доезжаю до автовокзала
в Мичуринске. Я второй раз в жизни в этом городе (впервые был здесь в октябре
2005 года, проездом всё в тот же Тамбов), и снова он показался мне довольно
мрачным из-за обилия зданий из тёмного кирпича.
Расспросив
местных жителей, выясняю, что в вожделенное Турмасово можно добраться только на
маршрутке, идущей в Кочетовку — другой пригород Мичуринска. Выхожу на какую-то
площадь и вместе с несколькими такими же как и я бедолагами жду кочетовскую
маршрутку, несколько из которых проезжают мимо, набитые «под завязку». Наконец,
подъезжает почти пустая маршрутка с табличкой: ТУРМАСОВО. Сажусь в неё я один.
Никому в Турмасово это самое не нужно, что мне там делать?
Странно,
маршрутка останавливается не у вокзала, а метрах в 200 от него, у переезда. Что
делать, иду по железнодорожному полотну на станцию. И вижу:
q Здание
с вывеской ТУРМАСОВО — вовсе не
вокзал, а в нём размещаются какие-то технические службы;
q Здание
то ли совсем новое, то ли очень капитально реконструированное;
q Здание
располагается под насыпью, так что сфотографировать его обычным, не
сверхширокоугольным, объективом нет никакой возможности.
Составляя
план своих дальнейших действий, я брожу по станции. Моё внимание привлекает
жилой барак, стоящий вдоль железнодорожных путей и имеющий широкую дверь в
сторону этих самых путей. Я решил было, что это совсем старый вокзал, но,
поколебавшись, решаю не фотографировать то, чего не знаю. Иначе как я буду
объяснять этот снимок?
Сочтя
свою фотомиссию на этом законченной, я направляюсь назад к переезду в надежде
обнаружить там остановку городского автобуса. Как ни странно, она там имеется,
хотя и не отмеченная: идут дорожно-ремонтные работы. На автобусе я доезжаю до
центра города, затем, по многочисленным подсказкам «аборигенов», какими-то
дворами-закоулками выхожу к огромному серому вокзалу.
Купив
билет на поезд Нальчик — Москва, я отправляюсь искать ближайший книжный магазин
в надежде найти там какую-нибудь краеведческую литературу. Меня там ждёт
разочарование: в магазине нет ничего такого, чего не было бы в многочисленных
тамбовских магазинах. Приходится возвращаться не солоно хлебавши. Да и вообще
мне всё это путешествие уже начинает надоедать: самое интересное дело
надоедает, если от него не отдыхаешь.
На
вокзале я:
1. Жру
в буфете (и не лопаюсь! J);
2. Покупаю
городские газеты;
3. Ищу
на всякий случай на будущее комнаты отдыха пассажиров. Они оказываются на
втором этаже дома отдыха локомотивных бригад (ДОЛБ), расположенного возле
вокзала. Там идёт ремонт, но, читая объявления на самом вокзале, я выясняю, что
цены там лишь чуть-чуть ниже тамбовских.
4. В
зале ожидания, куда пускают только по билетам или за деньги, просматриваю
купленные за эти дни местные газеты;
И
вот, опять плацкартный вагон, приглушённый свет, свистки встречных,
железнодорожный чай… Попутчики — пожилая супружеская пара. Слышу, как они
кому-то жалуются, что в их местах низкая зарплата в отличие от Москвы, где
люди, по их представлениям, за зарплату меньше 17 тысяч вообще не соглашаются.
Я вспоминаю старушку в Селезнях, говорившую мне примерно то же самое. Вот это и
есть настоящая Россия! Я уже замечал, что, отъехав на несколько десятков
километров от Москвы, чувствовал себя так, будто попал в другую страну.
Действительно, Москва и Россия — разные страны. Государство одно, а страны —
разные. В них разные порядки, разная жизнь, разные проблемы…
Ещё
один попутчик, самый интересный, едет на верхней боковой полке. Спя. Молодой
мужчина. Пьяный не то, чтобы «в стельку», а так, «под большой мухой». Он вдруг
с этой самой полки сваливается. Я пугаюсь, начинаю спрашивать, не требуется ли
ему какая-нибудь помощь, а его приятели из соседнего отсека отвечают, что он
падал уже раз пять. Они поднимают его и снова кладут на ту же полку.
И
позже, сквозь сон, я то и дело слышу звуки падения. Это было ещё несколько раз.
Интересно, что ушибся он при этом всего один раз, когда вагон качнуло и
«лётчик», как его звали приятели, «приложился» ногой об угол нижней полки. Вот
уж, действительно, пьяным везёт. Трезвый бы обязательно себе что-нибудь отбил.
4
часа утра. Казанский вокзал в Москве. Огромный, роскошный. Некоторые торговые
точки работают, но почти ничего (кроме центральной прессы) не купишь: здесь не
цены, а ЦЕНЫ. На улице ночью холодно, поэтому «наматываю круги» по залам. Когда
открываются стеклянные двери станции метро, вхожу с толпой. И долго жду на платформе
первого поезда. Потом так же долго жду первого поезда на «Тургеневской».
А
я всё равно люблю первые поезда метро: приятно смотреть, как просыпается
большой город…
02.10.2006 1:52
В.Берладир
